Арабский кошмар - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Ирвин cтр.№ 43

Человек бреет каждого жителя квартала, кто не бреется сам. Он бреется, потом не бреется, потом снова бреется. То видишь его, то не видишь. Детские прятки! А еще есть коробочка, которую дает людям эта желтая шлюха Зулейка – наверняка выполняя указания своего отца.

– Отца? Кто это?

– Кошачий Отец.

Трудно было сказать, кто больше изумлен – Бэльян, прокаженные или монах.

– Вы не знали? У него, можно сказать, даже две дочери.– Потом, заметив, что с уст Бэльяна готово сорваться множество вопросов, Корню сделал знак Йоллу.– Йолл, расскажите эту историю.

Йолл поперхнулся, нагнулся, выпрямился, взмахнул рукой и начал:

– История такова. У Кошачьего Отца была, да и есть, дочь, известная как Зулейка. После смерти Зулейкиной матери Кошачий Отец начал опасаться за безопасность дочери, ибо знал, что тайные планы, которые он вынашивал уже тогда, привлекут к его домочадцам внимание опасных и могущественных врагов. Поэтому он заключил дочь в потайную комнату на верхнем этаже Дома Сна, и с того времени ее имя больше никогда не произносилось прилюдно. Виделись с ней только он да верный немой слуга. В такой тайне держалось ее существование, что Майкл Вейн заподозрил о нем лишь после того, как прожил в доме много месяцев. Отец и слуга ее навещали редко, и, будучи девочкой одинокой, а также дочерью своего отца, она придумала странный, а в конечном счете и опасный способ развлечься.

Она сотворила эйдолон, вызвала в воображении мысленный образ маленькой девочки. Эйдолон она нарекла Фатимой, и Фатима стала ей подругой детских игр и наперсницей в ее одиночестве. Невидимые друзья есть у многих детей, но Зулейка была необычным ребенком, и по мере того, как она ежедневно сосредоточивалась, Фатима делалась все более зримой и осязаемой, пока наконец не стала присутствовать в комнате, независимо от того, хотела Зулейка с ней играть или нет. Даже Кошачий Отец и слуга могли ее видеть, и у Фатимы начала проявляться собственная индивидуальность. В отличие от импульсивной, легкомысленной Зулейки, Фатима была девочкой замкнутой и угрюмой. Нередко эйдолон отказывался играть с Зулейкой и только сидел, задумчиво ее разглядывая. И вот, когда Зулейка стала жить в одной комнате с подружкой, которая не желала или не могла с ней общаться, одиночество ее усугубилось, и она начала искать спасения в себе самой, в причудливой внутренней жизни, питаемой уединением и обузданными страстями. Любой человек, кроме ее отца, понял бы, что она медленно сходит с ума.

Так продолжалось до той поры, пока не появился Майкл Вейн. Даже после того, как он осознал, что существует некая потайная комната, и установил ее местонахождение в доме, найти правильный путь туда он был все еще не в состоянии. По этой причине он, к изумлению и восторгу двух девочек, и спустился в комнату по вентиляционной трубе. Познакомившись с ними, Вейн стал регулярным и тайным гостем. Они вместе играли, кокетничали друг с другом и вели бесконечные разговоры. Зулейка, которая отчаялась было встретить какого-либо мужчину помимо отца и его немого слуги, начала смотреть на этого негодяя Вейна влюбленными глазами.

Увы! Вейна интересовала только ее сдержанная, замкнутая «сестренка», и по мере того, как Зулейка это осознавала, развитие безумия в ней ускорялось. Она страстно желала найти утешение в обществе других мужчин и умоляла Вейна отыскать выход из комнаты. Фатима, которая родилась в комнате и даже представить себе не могла, какова жизнь за ее пределами, просила о том же. В конце концов Вейн, коему уже снились тайные экскурсии с двумя девочками – или юными дамами, в коих они стремительно превращались, – научил их как-то вечером подниматься по вентиляционной трубе. Той же ночью, ничего ему не сказав, они исчезли. Зулейка попала в дурную компанию, стала бродить по городу с марабутами и мастурбировать их во благо их семени. Фатиму же больше никто не видел – до недавних пор.

– А что же Кошачий Отец?

– Кошачий Отец не желает иметь ничего общего ни с Зулейкой, ни с ее эйдолоном. О роли Вейна в ее побеге он, по-видимому, не подозревает. Зулейка, ничего вам не рассказав, совершила поступок неискренний, но теперь история сия вам известна, – закончил Йолл.– Однако нам бы хотелось услышать, что происходило в последнее время с вами.

Бэльян рассказал им все без утайки. История, которую он поведал, – о его обольщении на базарной площади, о даме, которая привела его в сад, где он встретил другую даму и ее говорящую обезьяну и где подвергся кулачной расправе, – чрезвычайно заинтересовала Йолла.

– Мне известен ряд случаев, очень похожих на тот, о котором вы нам поведали, – сказал он.– Это приключилось несколько месяцев тому назад. Прогуливаясь по берегу Нила, я услышал громкие крики и смех, доносящиеся из кофейни…

Я чувствую, что мы с вами утомлены и немного растеряны. Надо сделать перерыв и отдохнуть, а пока мы будем отдыхать, я позабавлю вас рассказом, коротенькой историей, которая годится только для забавы. Но сперва должен заметить, что, дабы сориентироваться, нам просто необходимо умение отличать сновидения от яви и один уровень сновидения от другого. Если расставить все ориентиры, все станет на свои места и история получит простое объяснение. Между прочим, если и есть в городе человек, способный справиться с этой задачей, то это Грязный Йолл. Но сначала – интерлюдия, а потом, когда интерлюдия закончится, я со всей должной смиренностью продемонстрирую Великий Пробный Камень Грязного Йолла – критерий, по которому проводится различие не только между сновидением и явью, но также между сном и смертью. (Нет, это не значит, что надо себя ущипнуть. Присниться может все, в том числе и то, что вы ущипнули себя и испытываете при этом боль. А будь вы мертвым, вам никогда бы и в голову не пришло себя ущипнуть.) Так что сначала

– интерлюдия, а я пока соберусь с мыслями по этому вопросу. Опять ушная сера! Брр-р! Но сперва, перед началом интерлюдии, – два слова о моем прозвище, Грязный Йолл. Грязь вообще-то не моя, а обезьянья. Обезьяна нечасто появляется на людях, но, пробыв при мне довольно долго, она помогает мне развеять мою меланхолию. Вот из-за обезьяны-то я и грязен. Ее толком никогда не дрессировали, и она выплевывает мне на волосы и плечи кусочки пищи, которые считает неудобоваримыми. Да, быть может, я и грязен, зато храню Великий Пробный Камень. Ну что ж, приступим к интерлюдии…

– В огромном помещении толпилось множество людей, и все смотрели на потолок. Там, на стропилах, сидела обезьяна с медной цепью на шее. Она нагадила на своих слушателей, потом тщательно поковыряла в зубах и начала…

* * *

Я расскажу вам историю, имеющую отношение к одному из моих предков. Давным-давно, в царствование халифа Гарун аль-Рашида, жил в городе Багдаде бедняк по имени Мансур, который кое-как сводил концы с концами, трудясь носильщиком, но очень хотел изменить свою жизнь. И вот однажды, на базарной площади, увидел он, что его манит за собой молодая дама. Охваченный любопытством, он последовал за ней в ту часть Багдада, где никогда прежде не бывал, и в сад, где его ждала другая молодая дама. Подле нее сидела на цепи обезьяна. Когда Мансур приблизился, обезьяна вежливо поздоровалась с ним, заговорив человеческим голосом, и Мансур был поражен. Дама посмеялась над его удивлением и велела ему смотреть, как обезьяна ее гладит и ласкает. Мансуру это очень не понравилось, но страх удержал его, он сел и стал смотреть, как обезьяна с дамой совершают соитие. Потом дама велела Мансуру, бедному носильщику, проделать все так же, как обезьяна, или лучше и, видя, что он колеблется, добавила: