Повседневная жизнь Дюма и его героев - читать онлайн книгу. Автор: Элина Драйтова cтр.№ 102

— Увы, дитя мое, — сказал он, — знание человеческое весьма ограничено, и когда я научу вас математике, физике, истории и трем-четырем живым языкам, на которых я говорю, вы будете знать то, что я сам знаю; и все эти знания я дам вам в какие-нибудь два года.

— Два года! Вы думаете, что я смогу изучить все эти науки в два года?

— В их приложении — нет; в их основах — да» («Граф Монте-Кристо». Ч. I, XVII).

Эдмону Дантесу, как и самому Дюма, было отведено два года на постижение основ! Причем учиться они оба начали всему сразу, не допуская очередности занятий разными предметами. Дантес учился с удовольствием; «математический склад его ума помогал ему усваивать все путем исчисления, а романтизм моряка смягчал чрезмерную прозаичность доказательств, сводящихся к сухим цифрам и прямым линиям; к тому же он уже знал итальянский язык и отчасти новогреческий, которому научился во время своих путешествий на Восток. При помощи этих двух языков он скоро понял строй остальных и через полгода начал уже говорить по-испански, по-английски и по-немецки» (Там же). Мы уже знаем, что, выйдя из тюрьмы, он продолжал учиться, развивая освоенные им под руководством Фариа основы.

Дюма тоже учился всему одновременно. Он запоем читал рекомендованные Лассанем и другими книги, ходил по утрам в больницу «Шарите» к молодому доктору Тибо, а по вечерам наблюдал его же физические и химические опыты, слушал лекции по гипнозу, короче, не отворачивался ни от чего интересного и нового. Впоследствии, как и Дантес, он всю жизнь пополнял свои знания.

Благодаря знакомству с произведениями многих авторов и наличию собственной философии Дюма постепенно стал систематизировать свои знания и выстраивать свою ценностную иерархию классиков и современников. Вспомним еще раз, что говорил Фариа.

«— В Риме у меня была библиотека в пять тысяч книг. Читая и перечитывая их, я убедился, что сто пятьдесят хорошо подобранных сочинений могут дать, если не полный итог человеческих знаний, то во всяком случае все, что полезно знать человеку» (Ч. I, XVI).

Александр Дюма в эссе «О Жераре де Нервале» предложил свой список книг идеальной библиотеки, которую он взял бы с собой в одиночное кругосветное плавание. Если Фариа называет среди избранных Фукидида, Ксенофонта, Плутарха, Тита Ливия, Тацита, Страду, Данте, Монтеня, Шекспира, Спинозу, Макиавелли и Боссюэ («Я называю вам только первостепенных»), то Дюма расширяет этот список, включив в свою библиотеку, в частности, своих современников Бальзака и де Нерваля, которых аббат не мог прочесть до 1811 года, то есть до года своего ареста.

Образованный человек должен знать иностранные языки. Фариа говорит о себе следующее:

«— Я говорю на пяти живых языках: по-немецки, по-французски, по-итальянски, по-английски и по-испански; с помощью древнегреческого понимаю нынешний греческий язык; правда, я еще плохо говорю на нем, но я изучаю его.

— Вы изучаете греческий язык? — спросил Дантес.

— Да, я составил лексикон слов, мне известных; я их расположил всеми возможными способами так, чтобы их было достаточно для выражения моих мыслей. Я знаю около тысячи слов, больше мне и не нужно, хотя в словарях их содержится чуть ли не сто тысяч. Красноречивым я не буду, но понимать меня будут вполне, а этого мне довольно» (Ч. I, XVI).

Заметим, что здесь Дюма вполне обоснованно излагает метод изучения языка на основе лексического минимума. В настоящее время лексический минимум первой ступени обучения обычно содержит как раз от пятисот до тысячи слов (кроме интенсивных курсов). Освоив это количество, человек вполне может понимать и изъясняться. Но главное, в чем прав Дюма, так это в активном подходе к изучению, когда изучающий язык человек сам постоянно работает с языковым материалом, не рассчитывая на то, что умелый преподаватель «вложит ему в голову» нужные знания.

Список языков Фариа поразительно напоминает список Лассаня. Здесь, правда, добавился испанский. Сам Дюма, помимо французского, знал итальянский. Немецкий у него «не пошел». Зато усвоенные под началом аббата Грегуара азы латыни сослужили добрую службу при написании исторических романов. Известно, что латинский язык повсеместно изучался в Европе и вплоть до XVIII века оставался языком дипломатии. И вот в романе «Королева Марго» Маргарита Валуа, образованнейшая женщина своего времени, обращается к польскому послу со следующими словами:

«— Quod nunc hac in aula insperati adestis exultaremus ego et conjux, nisi ideo immineret calamitas, scilicet non solum fratris sed etiam amici orbitas». [117]

Речь продолжается также на латыни, и читатель вынужден напрячь свои познания, потому что приведенный текст не просто дань историческим реалиям, он напрямую связан с сюжетом романа: в нем в завуалированной форме содержится намек, предназначенный не послам, а присутствующему заговорщику де Муи.

В другой главе Маргарита переговаривается по-латыни со своим бывшим любовником герцогом де Гизом, который должен вернуть ей ее письма.

«— Ipse attuli, — говорит герцог.

— Noctu pro more, — тихо ответила королева» [118] (Ч. I, I).

Легкость обращения с латинским языком позволяет Дюма одновременно создавать колорит прошедших веков и неназойливо острить от имени своих персонажей.

«Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab advo-catis», [119] — молится Шико, узнав о происках адвоката Николя Давида («Графиня де Монсоро». Ч. I, XXI).

Тот же Шико, отправленный Генрихом III с письмом в Наварру, из соображений собственной безопасности уничтожает письмо и запоминает его содержание, предварительно переведя на латинский язык, чтобы иметь возможность избежать объяснений: заучил, дескать, не понимая, что с меня взять! Интересующихся процессом сего остроумного перевода отсылаем ко второй главе второй части романа «Сорок пять», однако не откажем себе в удовольствии привести один фрагмент главы:

«Внезапно Шико остановился: он заметил, что не сможет перевести на латинский язык слово «Лувр», — это его очень огорчило.

Ему пришлось также переделать Марго в Марготу, как он уже сделал из Шико Шикотуса; между тем для красоты надо было бы превратить Шико в Шикота, а Марго в Маргот, что уже напоминает не латынь, а греческий.

О слове «Маргарита» он даже не думал; такой перевод был бы, по его мнению, не точен» (Ч. И, II).

Почему, спрашивается, неточен? Да потому, что значение латинского слова margarita — «жемчуг», а жемчуг был символом чистоты и непорочности. Письмо же, которое Шико столь тщательно переводит, как раз обвиняет Марго в измене супругу.