Три прыжка Ван Луня - читать онлайн книгу. Автор: Альфред Деблин cтр.№ 40

Братья спускались с холма. Мелькание фонарей между угольно-черными стволами. Хруст веток, приглушенные голоса, зевота, потягивания, топот, толкотня. Когда они уже столпились в низине, послышался удар и сухой деревянный треск: это обрушился остов судна, потревоженный движениями людей. Обугленная мачта рухнула набок, разлетевшиеся во все стороны щепки порвали бумажные фонарики. Мужчины сложили платформу из досок, уселись напротив нее, ждали.

Появился Ма Ноу в разодранном пестром одеянии. За его спиной важно топтался Полуночник, держа в руках священническую накидку, шарф и черную шапочку. Для Ма освободили проход, чтобы он занял место на возвышении, и прорицатель положил одежду у его ног, предварительно оборотившись на восемь сторон света и с каждой стороны ткнув указательным пальцем в воздух. Глаза Ма отекли и покраснели; побледневшее лицо опухло от слез; руки до крови расцарапаны.

Множество мужчин и их предводитель, непобедимый колдун, молча смотрели друг на друга, будто сошлись стенка на стенку. Те, кто сидел ближе, бросали недоуменные взгляды на шарф Ма Ноу. Их беспокойство передалось остальным. Послышались возбужденные выкрики: мол, пусть говорит.

Он встал, повертел в руках шапку. И, запинаясь, рассказал, как в течении многих лет молился у перевала Наньгу золотым буддам, безответно. Потом к нему пришел некий человек из Хуньганцуни, и с тех пор он, Ма Ноу, считал свою жизнь правильной. Но того человека, Ван Луня, уже много месяцев нет с ними, он больше не вернется; не вернется, а если вдруг и вернется, то теперь уже слишком поздно. Это, собственно, он и хотел им сказать.

Ма Ноу опять надолго ушел в себя. Когда же разомкнул веки, показался своим слушателям вконец изможденным, из-за округлившихся сонных глаз. Даже голос его звучал теперь по-другому: стал слабым, чересчур близким, будничным.

«Что с тобой? Тебя кто-то оскорбил? Что тебе сделали?»

Он повторил — три, пять, десять раз, — что хочет говорить с ними; а продолжать не мог; сглотнул слюну, скрестил руки на груди, отвернулся от фонарика, которым кто-то посветил ему в лицо, пробормотал: «Омитофо, Омитофо, Омитофо…» И вдруг — крикнул так страшно и пронзительно, что от этого крика разрывались сердца: «Я хочу уйти! От вас, плывущих по белопенному морю, мне нет и не будет доли. Я не причастен к растущему кругу благочестивых. Я обязан пожертвовать собой ради вас — знаю, что обязан, ибо иные пути для меня закрыты. Но ваш недостойный брат — который на самом деле не брат вам — больше так жить не может. Я хочу на волю! Ваше дело, осуждать меня или нет. Ваш бедный брат безнадежно запутался в Колесе Бытия и потому — плачет перед вами…»

Братья стали молиться. Даже самые прозорливые из них впали в сильнейшее замешательство.

«Чего же ты хочешь?»

«Тебе не обязательно руководить нами. Мы можем выбрать другого».

«Потерпи немного, Ма Ноу! Ван Лунь сейчас всего в двухстах ли от нас».

«Послушай, Ма, в тебя вселился какой-то демон! Верь мне: все дело в демоне».

«Ты же наш брат! Мы ничуть не более непорочны, чем ты. Зря ты сомневаешься в этом. Оставайся здесь, оставайся с нами, Ма!»

«Чего ты хочешь?»

Возбуждение Ма нарастало. Выкрики братьев не доходили до его сознания.

«Я хочу уйти. Я запутался в Колесе Бытия. Оно протащит меня через все нечистые образы зверей и растений. Я уже не сопротивляюсь ему, нет; больше не сопротивляюсь. Я сопротивлялся судьбе вплоть до того мгновения, когда увидел, как Полуночник ищет в мискантовых зарослях Хайлиндая. У меня тоже украли тень. Я не был таким хитрым, как Полуночник. И у меня, в отличие от него, нет волшебного меча. Нет такого, как у него, сундучка. Я не такой бдительный, как он. Царь-левой-стороны — уже не моя тень; я потерял также и Хайлиндая, и Луфу, и Соу Гуаня, и Цзаояо [118] . А тот, кто потерял свои тени, должен разыскать их или умереть. Простите, братья, что я больше не в силах сопротивляться, что покоряюсь своей судьбе. Не молча, нет, ибо для этого я слишком слаб, но со стенаниями и плачем, с раздиранием своей плоти. Я должен пробиться к свету, который меня озарит. Простите, братья!»

Мужчины сидели как оглушенные. Будто Ма и вправду оглушил их ударами дубинки. Головы поникли, люди почти перестали дышать.

«Я попросил вас собраться до рассвета, потому что хочу покончить с этим еще до того, как истечет День просветления совершенного Шакьямуни. Для себя же я жду не просветления, а только конца. Ваш бедный брат больше не верит, что сумеет достичь просветления. Он не бросал в барку Тысячерукой Госпожи записку со своим именем, ибо давно знает: богиня ее не примет. Взгляните же на меня, человека, который вздыхает и стонет, но — вырывается на свободу».

Опухшие губы искривились в подобие улыбки. Он наклонился, пошарил вокруг, поднял желтую накидку, перекинул ее через руку. Ма Ноу, казалось, был одержим болью. «Лучше б я не встречал Ван Луня! О шелковожелтый цветок, лучше б я никогда его не встречал! В хижине у перевала Наньгу я только плевал на себя, здесь же должен раздирать свои внутренности!»

Он взял у кого-то из стоявших рядом фонарь, посветил перед собой, потом — над собой, прислушался к безмолвной черной массе. Со стороны болота летели журавли. Вдруг Ма взмахнул желтой накидкой как знаменем и прошипел: «А знаете, куда он теперь пойдет — Ма Ноу, служитель богини Гуаньинь с острова Путо, друг всех „поистине слабых“, обучивший их драгоценным принципам? Знаете, куда устремится? Я вам охотно скажу, я это давно предчувствовал — еще с тех первых недель, когда Ван Лунь отправил меня бродяжничать с вами. Когда он дал мне котелок и бобы, но не нашел времени, чтобы объяснить, как их варят. Он покинул меня. И теперь не вправе пенять, если и я в свою очередь его покину. Яньло-ван [119] , владыка Преисподней, знает, как горько мне покидать Вана. Так вы догадались, какой свободы жаждет Ма Ноу? Полуночник, может, ты догадался? А вы — Суй, Дуань, Чжан? Неужто — ни один из вас?»

Он рассмеялся тихо, но резко (так лопается мыльный пузырь), и произнес нараспев, тоном, каким никогда прежде не говорил: «Я иду — к женщине на том холме, которая, может, уже дожидается меня. Вот так-то, дорогие. Теперь вы знаете. И кончим разговор».

Всхлипы и вопли, ужасные старческие рыдания сотрясли темную людскую массу. Никто не шелохнулся, не поднял головы. Маленький священнослужитель спустился с дощатого помоста. Пока он пробирался вдоль первого ряда сидевших на корточках братьев, ни один из них на него не взглянул. Но у дальнего конца корабельного остова — там, где валялись обломки руля, — кто-то схватил его за край накидки. Ма остановился. Из темноты вынырнул человек гигантского роста, жестко проронил: «Брат, тебе бы лучше повеситься на ближайшем суку!»

Ма с презрением выдернул из его руки свой плащ. Десять рук потянулись к гиганту, который так же холодно продолжил: «Он хочет предать нас. Правила здесь не в счет. Его нужно вздернуть на ближайшем суку!»