Корабли идут на бастионы - читать онлайн книгу. Автор: Марианна Яхонтова cтр.№ 39

– Язык поэзии, батюшка, есть всегда язык преувеличения. Ничего вы в этом деле не разумеете.

– Не разумею, государь мой.

Дружеская тирания гостя давала себя чувствовать во всех мелочах. Ушаковский дух разума и упорства в делах домашних явно отступал перед суворовским духом натиска.

Это прежде всех отметил Федор, очень недовольный воцарением на кухне Матьки.

– Был я за хозяина, а теперича очутился у Матьки в гостях, – тонко пожаловался он однажды адмиралу.

С Прохором Федор, вероятно, сошелся бы совсем близко, если б тут тоже не замешалась метода. Федор напивался редко и во хмелю был буен. Прохор услаждал свою душу едва ли не каждый день. Но если он уж слишком хватал лишнего, то выливал на себя два ведра воды и являлся к своему барину в полном разуме, только в большом кураже.

– Тоже много лишнего о себе полагает, – говорил Федор, очень завидовавший частым увеселениям и несокрушимости Прохора.

– Ему есть чем гордиться, он жизнь спас своему барину, – отвечал адмирал.

Но Федор презрительно щурил вечно красные глаза.

– Я бы тоже, может, вас спас, ежели б случай вышел.

И он укоризненно поглядел на адмирала, словно упрекая его за то, что тот ни разу в жизни не тонул, не горел в огне и потому отнял у Федора возможность полагать о себе высоко.

Адмирал приказал Федору молчать, и все шло, как желал гость. Приязнь Суворова к своему другу росла с каждым днем, а результаты разумно построенной жизни он видел в постоянной веселой готовности Ушакова следовать установленному режиму. В своем полном доверии к адмиралу он и не подозревал, что Ушаков потихоньку каждый день ходил обедать в благородное собрание, а потому весьма стойко выдерживал домашнюю диету.

Еще большую настойчивость проявлял Суворов в работе. На постройку укреплений были наряжены солдаты, и главным ответственным лицом перед Суворовым, оказался начальник гарнизона.

При первой же встрече Суворов похлопал его по большому животу и воскликнул:

– Что это, батюшка, сколько накопили!

Дородство он извинял только женщинам.

Начальник гарнизона после такого приветствия сразу упал духом и начисто забыл заготовленное заранее приветствие. За все время своей работы с Суворовым он находился в тягостном состоянии человека, которому приходится в спешном порядке переделывать заново свою природу. Он суетился, старался изо всех сил быть быстрым и расторопным, но никак не мог угодить знаменитому полководцу. Суворов ненавидел всякую суетню и школил толстяка, как новобранца. Толстяк потел, читал молитвы и даже не раз плакал от бессилия и полной невозможности понять характер и желания своего неумолимого начальника.

– Что делать? Слава! Надлежит нам терпеть, – говорил он покорно и почему-то вполголоса. От постоянной беготни и трепета он похудел, щеки его отвисли.

Адмирал, насколько мог, пытался внести некую долю мира в их отношения и иногда успевал в этом.

Тогда начальник гарнизона опять вполголоса шептал:

– Федор Федорович, батюшка, ежели я жив, то сим вам только и обязан.

Часто адмирал и Суворов возвращались с земляных работ вместе, тесно сидя, плечо в плечо, в дрожках. Так как оба они были достаточно худощавы, то места им хватало.

Дрожки катились, часто подпрыгивая на камнях. А Суворов держал в руках шляпу и пел что-то, не раскрывая рта.

– А дело-то двигается, батюшка, – вдруг проговорил он и опять замычал, напоминая этим басистым гудением большого рассерженного шмеля. – Хотя казна и позабыла о нас.

– Деньги – вечный крест наш, – отозвался адмирал, и Суворов, не переставая гудеть, кивнул головой.

Петербург, как всегда, задерживал необходимые суммы. Суворову приходилось тратить свои. У адмирала денег давно уже не было, и никто бы не мог сказать, когда казна вернет ему его сбережения.

Слева от дороги поднимались невысокие горы, справа лежала неподвижная гладь залива. Высохшая, словно осыпанная пеплом, трава торчала из частых расселин, а на верху горы зябко качались и кланялись кому-то засохшие шапки цветов. Сухое пахучее тепло шло от камней. Там, где берег был более пологим, тянулась каменная изгородь и за ней – темные ряды виноградников. Виноград был уже собран, и только двое ребятишек бродили около лоз в надежде найти забытую гроздь. Дрожки слегка пылили.

– Вспомнились мне, батюшка, слова поэта Паллада: «Отдаваясь на волю собственного течения, судьба деспотически царствует над нами. Она чувствует расположение к негодяям и ненавидит людей честных, как бы желая показать свою власть, лишенную смысла», – вдруг сказал Суворов. Рука его крепко упиралась в маленькое острое колено.

Адмирал не сразу понял ход его мысли. Пение Суворова как будто обещало нечто более веселое. Однако заговорил он о том, о чем адмирал порывался сказать ему в день приезда. Теперь он был рад, что, не говоря о себе, мог выразить искреннее сочувствие гостю.

– Я вижу, вы убедились в этой истине на своем примере, – сказал он.

– Да, батюшка. И то, что я строю укрепления ваши, есть живое тому свидетельство. Не угодил я его светлости князю Потемкину, и это обстоятельство и по смерти его меня преследует.

– В чем же не угодили вы, Александр Васильевич?

– А вот в чем, сударь. После штурма Измаила призывает светлейший князь графа Суворова и со всякой лаской говорит: «Чем я могу наградить тебя, друг мой?» А Суворов ему в ответ: «Наградить меня, ваша светлость, могут только бог и государыня». После сего и послали раба божьего Суворова в Финляндию крепости возводить. И по сей день строю, – закончил он с недоброй усмешкой на тонких губах.

– Возможно, что обстоятельства скоро изменятся, – осторожно высказал свои предположения адмирал. – Как понял я во время моего пребывания в Петербурге, имеются планы действий противу французских революционистов, с привлечением к сему Австрии и Швеции.

– Планы есть и были, батюшка, как не быть! – язвительно промолвил Суворов. – Шведов хотели занять этим делом, чтобы не мешали нам на досуге. Но со смертью короля Густава планы оные бытия не получили. Густав убит на балу-машкараде, а император Леопольд сам помер.

«Что за мор пошел на коронованных особ», – подумал Ушаков, а вслух сказал:

– Думается мне, Александр Васильевич, что оные планы опять возникнут. И пойдем мы с вами снова воевать, как подобает, по-настоящему.

Суворов скосил на Ушакова глаза:

– Слышал я, что за якобинцами далеко ходить не надо, свои под боком завелись.

– Кто же?

– Да поляки. Государыня изволит звать их якобинцами и не без основания полагает, что все неустройства в сем царстве происходят по наущению французов.

– Все может быть, ежели так говорит государыня. Что же касается меня, то я могу встретиться с якобинцами только при том случае, коль посмеют они войти в Черное море… или ежели обстоятельства сложатся так, что эскадре моей доведется действовать в море Средиземном.