Королева Виктория - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Хибберт cтр.№ 78

После одного из таких семейных скандалов, когда в королевской семье наступили мир и согласие, принц Альберт написал очередное письмо королеве, в котором прозвучали совершенно иные нотки. Он признался, что не имел ни малейшего представления о том, до какой же степени расшатаны ее нервы. При этом пообещал, что в будущем никогда и ни при каких обстоятельствах не станет «выражать свое личное мнение» до тех пор, пока она не почувствует себя лучше. Принц Альберт «с удовольствием» отметил, что она прилагает немало усилий, чтобы быть «неэгоистичной, доброй и коммуникабельной», и признал ее успехи в этом деле. Его «любовь и симпатии» к ней были «безграничны и неиссякаемы».

«Я чрезвычайно сожалею, что не мужчина и не могу участвовать в этой войне».

Через несколько недель после рождения принца Леопольда в ближневосточном городе Вифлееме вспыхнул ожесточенный конфликт по поводу принадлежности церкви Рождества Христова между монахами римско-католической церкви, которых поддержала Франция, и монахами православной церкви, на стороне которых, естественно, оказалась Россия. Вифлеем был охвачен погромами с обеих сторон, и правительство ослабленной Турецкой империи, простиравшейся от Адриатики до Персидского залива и от Черного моря через Сирию и Палестину до Аравийской пустыни, решило вмешаться в этот конфликт, ввести войска и развести противоборствующие стороны.

Царь Николай I обвинил турецкую полицию в причастности к убийству православных монахов, и в течение нескольких дней русская армия отправилась к Дунаю в свой крестовый поход за спасение святых мест от ислама. Из Санкт-Петербурга в Париж и из Константинополя в Вену и Лондон летели ноты протеста, срочные депеши, грозные меморандумы и неприкрытые угрозы.

К октябрю 1853 г. Турция уже была в состоянии войны с Россией, Англия в течение какого-то времени сохраняла нейтралитет. А 30 ноября русский флот под командованием адмирала Нахимова вышел из Севастополя, обнаружил турецкий флот неподалеку от южного побережья Черного моря возле Синопа и атаковал его, потопив все турецкие корабли. В морском сражении погибли почти 4 тысячи моряков, причем многие из них, как сообщалось в печати, были расстреляны моряками с бортов русских кораблей, когда турки барахтались в воде в поисках спасения.

Британская пресса захлебывалась от возмущения и называла это трагическое событие не иначе, как «массовой резней», неизменно повторяя при этом, что чудовищная резня произошла в то время, когда всеми морями правила Британия. Те немногочисленные голоса, которые призывали к осторожности и сдержанности, были мгновенно заглушены более громкими воплями о необходимости разрушения Севастополя. С этого момента уже никто и слышать не хотел о турецких зверствах на Ближнем Востоке.

Лорд Абердин, который стал премьер-министром после отставки преемника Джона Рассела графа Дерби, не хотел войны. Не хотел ее и министр иностранных дел лорд Кларендон. Однако ставший министром внутренних дел лорд Пальмерстон, который превосходил по популярности их обоих, был убежденным русофобом и настаивал на решительные действиях. После долгих и мучительных колебаний лорд Абердин уступил натиску лорда Пальмерстона, консервативной газеты «Таймс», большинства жителей страны и королевы, которая еще за несколько недель до этого сомневалась, что Англия должна вступать в войну ради защиты «так называемой независимости Турции», а теперь признала, что просто обязана это сделать.

27 марта 1854 г. Великобритания, последовав примеру Франции, объявила войну России. К морскому порту Портсмут под звуки бравурных маршей направились колонны британских солдат, сопровождаемые одобрительными возгласами тысяч людей. Даже королева вышла с принцем Альбертом и детьми на балкон Букингемского дворца, чтобы поздороваться с идущими строем солдатами. Она приветливо помахивала им рукой, кивала головой и мило улыбалась вслед уходящим отрядам.

Однако приступ ксенофобии, который, как правило, сопровождает каждую страну перед ее вступлением в войну, начисто смел былую популярность принца Альберта, которую он завоевал во время подготовки и проведения в Лондоне Всемирной выставки. Снова всплыли прежние предубеждения против его чрезмерной формальности, его иностранной одежды, слабого рукопожатия, чересчур нарочитой и излишне назидательной моральности, его германских вкусов и предпочтений, тщеславия и властолюбия, вмешательства в военные дела страны. Причем на этот раз против него выступили не только старые, консервативно мыслящие аристократы, но и многие представители среднего класса. И не только в печати или на митингах, но и в стенах обеих палат парламента. Многие говорили, что он тайно симпатизирует русским и пытается склонить на свою сторону королеву, что он узурпировал неконституционную роль главного советника королевы на переговорах с членами кабинета министров и другими государственными и политическими деятелями. Поговаривали даже, что принц Альберт вовлечен в какую-то преступную деятельность, за которую его следовало бы отправить в Тауэр. Лорд Дерби рассказывал, что тысячи людей собрались как-то перед Тауэром, чтобы собственными глазами увидеть его королевское высочество, которое будет препровождено в эту тюрьму для главных государственных преступников. А когда ничего подобного не произошло, многие из собравшихся пришли к выводу: принца Альберта не посадили в тюрьму только потому, что королева пригрозила, что отправится вместе с ним.

Ходили также слухи, что принц Альберт говорит на немецком языке гораздо чаще, чем на английском, и якобы королевская чета вообще предпочитает разговаривать на родном для него языке. Разумеется, королева решительно опровергала эти беспочвенные слухи и доказывала, что с принцем Альбертом она общается как на английском, так и на немецком, что вполне естественно для людей, родственники которых являются немцами. При этом она не скрывала обиды на то, что англичане «ненавидят иностранцев и все иностранное», для нее это было очень прискорбным, поскольку ее муж, мать и все ближайшие родственники являются именно такими иностранцами. При этом королева всегда добавляла, что они с мужем воспринимают все эти гнусные сплетни «слишком близко к сердцу».

«Нападки на принца, который всегда и во всем согласен с действиями королевы, — писала Виктория премьер-министру, — на самом деле означают нападки на британский трон» и подрывают авторитет не только принца Альберта, но и самой монархии.

В конце января 1855 г. правительство решило действовать. В парламенте министры подтвердили свое полное доверие принцу Альберту и выразили огромную благодарность за его неустанный труд по укреплению интересов королевы и интересов всей страны. А в палате лордов декларацию доверия депутатов палаты общин к принцу озвучил сам премьер-министр лорд Дерби.

Королева не скрывала своего глубокого удовлетворения этим «триумфальным событием», которое должно отмести все подозрения относительно нелояльности принца Альберта по отношению к монархии и стране. «Отныне позиция ее «любимого и дорогого хозяина», — писала королева барону Штокмару, — подтверждена раз и навсегда».

Во время войны ни принц Альберт, ни королева Виктория не дали ни малейшего повода для критики в свой адрес. Принц был занят составлением самых разнообразных планов ведения войны, которые неизменно отвергались правительством, и даже предложил привлечь пятнадцать тысяч иностранных солдат, что также не нашло должной поддержки. Кроме того, он написал огромное количество меморандумов, писем, статей и других бумаг, которые сейчас включены в пятьдесят томов и хранятся в Королевском архиве. Что же до королевы, то она часто проводила смотры воинских частей и военно-морских эскадр перед их отправкой в район пролива Дарданеллы, а в свободное время вязала шерстяные носки, шарфы, варежки и отправляла их солдатам. Кроме того, королева писала письма с соболезнованиями семьям погибших и раненых, часто посещала военные госпитали и постоянно жаловалась военному министру лорду Пэнмюру, что госпитали похожи на «тюремные камеры», что в них царит невероятная теснота, что раненых плохо кормят и плохо обслуживают и т.д. Она выражала сочувствие раненым и даже порывалась произносить перед ними напыщенные речи. При этом она часто повторяла, что женщины «лучше понимают боль, так как сами часто испытывают ее и рождены, чтобы легче ее переносить». Она пыталась поговорить с каждым раненым и каждому сказать что-нибудь в утешение. Но при этом она всегда «так волновалась, что слезы мешали ей, а слова застревали в горле».