Впервые в Библии - читать онлайн книгу. Автор: Меир Шалев cтр.№ 27

На первый взгляд кажется, что Иаков смешался от сильного волнения и потому ведет себя весьма странно: ведь ему вроде следовало прежде всего представиться Рахили в качестве ее двоюродного брата, уж во всяком случае раньше этого неожиданного и дерзкого поцелуя. Но по некотором размышлении становится ясно, что в действиях Иакова есть своя логика, пусть даже идущая вразрез с правилами вежливости и традицией. Иаков хотел поразить воображение Рахили в качестве незнакомца, а не родича. Поэтому он демонстрирует ей свою силу и рыцарство именно в качестве незнакомца. И точно так же, будучи еще незнакомым, уже демонстрирует ей свою дерзость и страсть. Кстати, беглый взгляд, который он попутно бросил на овец дяди Лавана, тоже свидетельствует о продуманном и расчетливом поведении. Иаков мгновенно оценил ситуацию также и в ее практическом плане и с радостью убедился, что у дяди вполне приличное стадо, а потому здесь он наверняка найдет работу и пропитание.

В рамках этого расчетливого поведения только плач не был запланирован заранее. И возможно, именно поэтому он сильнее всего поразил воображение Рахили. Ибо силачей, способных откатить камень от устья колодца, есть сколько угодно. И в рыцарях, которые вызовутся напоить овец для красивой девушки, тоже нет недостатка. И нахалов, которые поцелуют без разрешения, — и таких, к великому сожалению, тоже более чем достаточно, и тогда, и сегодня. Но парень, который, впервые встретив девушку, глянет на нее и разразится рыданиями, есть только один — и это Иаков. Его плач — это плач волнения и любви, и этим он отличается не только от отчаянного и безнадежного плача Агари и Исава, но также и от «не-плача» самого Иакова в других случаях, в прошлом и в будущем — во время прощания с матерью, и когда умирала Рахиль, и когда он думал, что хищники растерзали Иосифа, и когда вновь встретил любимого сына в Египте в должности «второго после фараона».

Примечательно: в Библии интересны не только плачи, но и такие вот «не-плачи». Авраам смеялся, когда Бог известил его о рождении Исаака, но не плакал, когда Бог велел принести его в жертву. Давид и Ионафан плакали, когда должны были расстаться, но Давид и Михаль — не плакали. И однажды в Библии дается даже объяснение как плачу, так и «не-плачу» одного и того же человека. Когда Бог поразил болезнью первого ребенка, которого Вирсавия родила Давиду, царь постился и плакал. Но когда ребенок умер, он встал, умылся и сменил одежду.

Слуги спросили его: «Что значит, что ты так поступаешь: когда дитя было еще живо, ты постился и плакал; а когда дитя умерло, ты встал, и ел хлеб?»

И Давид ответил: «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (2 Цар. 12, 21–23).

Таким образом, плач — не только неподвластная человеку реакция на горе, боль или волнение; плач может быть также целеустремленным, почти демонстративным действием, предназначенным вызвать симпатию и внимание. В данном случае Давид обращал свой плач к Богу, но в другом случае, когда он тоже плакал, он обратил свой плач ко всему народу. Это произошло на похоронах Авенира, убитого Иоавом в Хевроне. В предыдущей главе я уже говорил, что плач Давида по Авениру не исходил из переполненного горем сердца, а предназначен был показать всему народу, что царь не причастен к его смерти. Этот рассказ находится в конце 3-й главы 2–й книги Царств, и читатель может убедиться, что Давид достиг своей цели.

Только о своем сыне Авессаломе, которого тоже убил Иоав, Давид плакал настоящим плачем, противоречившим тому, что он говорил по поводу смерти первого сына, рожденного ему Вирсавией. Этот его плач был предназначен не для того, чтобы вернуть мертвого сына в страну живых или вызвать внимание других людей, это был плач безудержный, плач искренний и подлинный, вопреки тому, что Авессалом был сыном непокорным и хотел отнять у отца не только корону, но и саму жизнь. И плач этот был таков, что в конце концов Иоаву даже пришлось напомнить Давиду, что он не только отец, потерявший сына, но и царь, подавивший опасный мятеж. Он потребовал от него подавить рыдания и выйти к народу, иначе люди вообще отвернутся от него. И Давид опомнился и последовал совету.

Если подсчитать все плачи героев Библии, то окажется, что самые большие плаксы в ней — а возможно, и во всей еврейской истории — это Давид и Иосиф. Это любопытно, потому что у них есть и другие сходные черты: оба любимы, изобретательны и умны. Оба хороши собой, и по внешности обоих нельзя угадать, что в них скрывается большая внутренняя сила.

И не только это. Оба были младшими сыновьями, которых старшие братья не любили и о которых говорили с насмешкой, даже с ненавистью. Обоих отцы послали посмотреть, как дела у старших братьев. Давид был послан на поле боя в долину а-Эла, где трое его братьев воевали в рядах израильского войска против филистимлян. Братья встретили его недоброжелательно, но он победил Голиафа и в итоге стал царем Израиля. Иосиф был послан к братьям, пасшим овец в долине Дофан. Они схватили его и продали проезжим купцам, но после многих лет рабства и тюрьмы он стал «вторым после фараона».

Интересно, что они сходны также в том, что когда оба возвысились, то не даровали своим братьям высоких постов. Иосиф простил братьев и поселил их в Египте, но не дал им высоких должностей. Давид приближал и продвигал Иоава и Авессу, сыновей своей сестры Саруи, но никак не пособлял старшим братьям, которые плохо относились к нему в юности. Можно предположить, что, будучи младшим в семье, к тому же красивым и не похожим на остальных, он с детства был ближе к сестре, чем к братьям. Библейский рассказ не противоречит этому, но вроде бы и не дает оснований для такого предположения. Однако в том-то и состоит одно из великих достоинств этого повествования, что оно неудержимо побуждает нас домысливать и пристраивать к нему наши собственные гипотезы и возможные детали.

И Давид, и Иосиф в конце концов стали правителями государств. Но Иосиф правил в чужом государстве, а Давид в своем. Иосиф занимался администрацией и экономикой, а Давид преуспел в основном в войнах. Оба они нравились женщинам, но Иосиф сдерживал свои страсти, а Давид поддавался им. И тут мы приближаемся к самому большому различию между ними. С Иосифом произошла положительная метаморфоза: из балованного и высокомерного подростка он стал человеком, который обратил свои таланты на благо людей и страны. С Давидом произошла метаморфоза обратная. Он был такой же «разумный в речах и видный собою», как Иосиф, но огромное личное обаяние и успехи извратили его нравственные суждения. Он поддался тому искушению, которого избежал Иосиф, и после этого катился все ниже и ниже, вплоть до своей жалкой и преждевременной старости.

Что же касается их рыданий, то Давид плакал в самых разных обстоятельствах и в разные периоды своей жизни, и слезы его поэтому «распределены» по разным годам и причинам, в то время как Иосиф громко рыдал лишь однажды — когда воссоединился со своей утраченной семьей. Библия не рассказывает, плакал ли он, когда потерял мать, когда братья бросили его в яму, когда его продали в рабство, а потом посадили в тюрьму по ложному обвинению. Она рассказывает лишь о том, как он плакал, когда встретился с братьями, пришедшими в Египет запастись зерном.