В доме своем в пустыне... - читать онлайн книгу. Автор: Меир Шалев cтр.№ 96

— Две? — Я смеюсь, хотя ее ответ наверняка сокрушит мое сердце. — Почему две?

— Одна для тебя, а другая для меня.

Она намазывает хлеб толстым слоем масла. Она жадно пожирает огурцы, которые я мариную для нее. Она вливает в свое горло целый стакан холодной, шумящей воды. Она пьет черный кофе из прозрачной стеклянной чашки. Она немного охрипла, переполнена любовью и очень нетерпелива.

— Ну идем уже, Рафаэль. — Она встает, и ее рука гладит меня, ласково поторапливая. — Пошли, у меня есть муж, и дети, и много работы, и мне еще предстоит долго вести машину обратно.

— Хочешь вести сейчас? — Я протягиваю ей ключи от пикапа.

— Нет.

— Но я хочу, чтобы ты вела. Возьми, мне нравится, когда ты ведешь, и ведешь так быстро, как тебе хочется.

ПЯТЬ ГОЛОВ

Пять голов Большой Женщины не раз спорили между собой. Были споры о деньгах, были споры о любви, и о различных средствах для мытья головы, и о тонкой, ускользающей границе, что отделяет самоубийство от несчастного случая, и о настоящих потребностях мужчин — «не тех, что все думают», — и о взаимной ответственности женщин, и о разных способах осветления усов и удаления волос с ног и с краев лобка, особенно у Черной Тети, у которой они выглядывали из коротких штанишек и раздражали остальные части Большой Женщины.

Их церемонии удаления волос пугали меня. Дрожь проходила по моим бедрам, когда я наблюдал эти ритуалы, и возвращается к ним сейчас: нитка ослабляет волос, но ужасно болит. Воск это хорошо, но с ним много возни. Сахар — противно и привлекает мух. Бритье — самое легкое, но укрепляет корни. И вообще — «бритвенное лезвие хорошо для подмышек, но не для ног и уж точно не там наверху, потому что, если брить там наверху, у твоей памушки станет лицо, как у Сталина», — так передразнивала моя сестра Черную Тетю.

В доме была внушительная коллекция бритвенных принадлежностей — наследие Наших Мужчин, — и Большая Женщина пользовалась ими всеми без разбора. Когда я вырос и стал юношей по всем признакам и приметам, дядя Авраам — именно он, а не Большая Женщина, которую первые доказательства моего взросления испугали настолько, что она притворялась, что не видит их, — купил мне кисточку для намыливания и первый мой бритвенный прибор. Он научил меня, как его разбирать и собирать и как вкладывать в него лезвие, показал, как взбивать пену и вести лезвие по лицу, и указал места, самой судьбой предназначенные для порезов, — и с того дня и далее женщины перестали пользоваться старыми бритвенными принадлежностями своих мужей и стали обращаться ко мне с новой просьбой: «Рафаэль, можно взять твою бритву?»

— Почему ты разрешаешь Черной Тете пользоваться твоей бритвой? — ворчала сестра. — Ты должен давать ее только мне и Маме.

— Почему? — спросил я.

— Потому что ты Мамин, а не ее.

— Я — всехний. Вы же сами так сказали.

— Ты что, не понимаешь, что ей вообще не нужно лезвие? Она просто хочет показать всем, что ты и ее тоже.

— А я нет?

— Перестань строить из себя кретина.

— Я не понимаю, какая тут связь.

— Что с тобой, Рафауль? Мужчины не дают свой бритвенный прибор даже своим возлюбленным. Ты должен давать его только Маме и твоей сестре.

— Но она тоже наша родственница по крови, и Бабушка тоже родственница по крови. Только Рыжая Тетя нам не родственница по крови.

— Да, они тоже родные по крови, это правда, но мы с Мамой роднее.

ВАКНИН-КУДЕСНИК

Вакнин-Кудесник показал мне буксировочный трос в кузове своего пикапа.

— Я никогда не складываю его, как это делаете вы, йеке. Я либо его скручиваю, либо бросаю прямо так в кузов.

— Почему?

— Потому что любая веревка, если ты ее оставляешь свернутой или связанной, она это запоминает. Посмотри сам, мон ами. — И он тотчас дернул и распустил одну из петель веревки, которая крепила брезентовое покрытие к кузову его пикапа, как делала когда-то Бабушка своими кривыми и ловкими пальцами — единственная женщина в доме, которая могла развязать узлы на шнурках моих и сестриных ботинок и всегда растягивала, распрямляла и разравнивала все и всяческие веревочки и нитки, подбирая их дома, и на улице, и на задах бакалейной лавки и сохраняя на черный день, «ойф нит цу бедарфн», разумеется. — Смотри, — повторил Вакнин-Кудесник и указал на веревку, которая начала двигаться сама по себе, точно слепая змея, которая хочет снова свернуться своими кольцами. — Видишь? Веревка запомнила, как ее завязали, и хочет вернуться к тому же самому.

— И что это значит? — спросил я вежливо.

— Это значит, что мужчина не должен всегда вести себя одинаково со своей женой, — сказал он. — Нужно раз так, а раз по-другому, а не связываться всегда одним и тем же узлом, чтобы память не вошла в тело.

— Ну хорошо, Вакнин, про веревки я все понимаю, но с каких это пор ты стал таким специалистом по женщинам?

— Чтобы быть специалистом, не нужен опыт, достаточно просто подумать, как устроены вещи и как они действуют. Ты думаешь, и думаешь, и думаешь, пока не начинаешь понимать. На то мы и люди, а не животные.

— Но мы-то с тобой, я и ты, — сказал я ему, — у нас ведь нет жен, и сколько бы мы ни думали, мы никогда не поймем. Ты все время боишься, что твоя мать выбросит тебя из дома, а я все время боюсь, что моя Мать заберет меня обратно домой.

— Мы с моей мамой — это тоже, как узел на веревке, — вздохнул Вакнин. Странный свет разлился по его лицу. — Скажи мне, Рафаэль, ведь вы, йеке, считаете себя умными, скажи мне, когда, по-твоему, веревке больнее? Когда у нее развязывают узел или когда его затягивают?

— Понятия не имею, Вакнин, — сказал я. Все эти изречения и притчи, которые иные люди уважительно именуют «житейской мудростью», меня никогда не привлекали.

— Тогда сейчас я благословлю тебя, а ты благослови меня, Рафаэль, потому что мужчины должны помогать друг другу.

— Замечательно, Вакнин, — сказал я. — Я к твоим услугам.

— Тогда скажи: пусть Бог поможет тебе, Вакнин, чтобы ты нашел в себе силы завести свою собственную семью.

Я сказал:

— Пусть Бог поможет тебе, Вакнин, чтобы ты нашел в себе силы завести свою собственную семью.

А Вакнин сказал:

— А теперь я тоже благословлю тебя, хоть ты и не понимаешь, и не веришь в это. Пусть Бог поможет тебе, Рафаэль Майер, чтобы женщина, которую ты любишь, вернулась к тебе и снова стала твоей.

— Откуда ты знаешь? — изумился я. — Разве я тебе рассказывал?

— Ты не рассказывал, но это видно, — сказал Вакнин, протянул руку и притронулся к моей груди точно в том месте, где Рона трогала своей. — Вот здесь, Рафаэль, дурачок ты этакий, вот здесь. Ты сам можешь понять, что это видно. Чувствуешь?

Да. Теперь я чувствую.