Жажда боли - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Миллер cтр.№ 50

Другой пистолет достается Манроу. Повернувшись, они проходят несколько шагов.

— Обождите минуту, — просит Манроу.

Он передает свое оружие Осборну, снимает камзол и жилет.

— Нет нужды беспокоиться, что вам в рану попадет ткань, сэр. Я буду целить в голову.

Ответа нет. Манроу берет пистолет. Осборн отходит в сторону и спрашивает:

— Готовы, господа?.. Тогда стреляйте!

Почти сразу же следует выстрел Манроу. Вспышка, облачко дыма, грохот, разнесшийся на мили вокруг.

Джеймс поднимает пистолет. Он чувствует себя на редкость хорошо этим утром. Подтянут. Способен на все. Он не думает о том, убьет он Манроу или не убьет. Он просто наводит пистолет на цель и нажимает на спусковой крючок. Манроу поворачивается на цыпочках и валится в траву. Осборн бежит к нему.

— Убит? — спрашивает Джеймс.

— Не думаю, — отвечает Осборн.

Джеймс направляется к ним — ему любопытно, какова рана. Смотрит вниз. Осборн держит на коленях голову Манроу, вытирая ему лицо покрасневшим от крови платком. Глаза раненого закрыты, но дыхание слышится явственно. В середине лица месиво — рваная рана, торчащая кость.

— Придется снабдить его новым носом. Отвезите его в дом. Я осмотрю его там.

— Осмотрите его?

— Да, сэр. Неужто вы забыли о моей профессии?

Джеймс бросает пистолет на траву рядом с мистером Осборном, желает всем доброго утра и уходит из сада, ведя под уздцы свою лошадь.

Мужа Агнессы Манроу вносят в дом.

— Джеймс ранен? — спрашивает она.

Осборн качает головой и, осторожно маневрируя с раненым по лестнице, бормочет:

— Это тебя им следовало бы застрелить.

Рана затягивается. Джеймс перевязывает ее ежедневно, заглядывая в открытую полость головы и делая зарисовки, с которых позднее закажет оттиски. Оба молчат. Манроу не разговаривает четырнадцать дней, когда же он произносит первые слова, его голос кажется таким же искалеченным, как и лицо. Как ни странно, единственный, кто в силах разобрать, что он говорит, — это Джеймс Дайер. Навещая больного, его друзья испытывают недоумение и разочарование. В поведении Джеймса нет ни капли раскаяния, как нет ни капли обиды в поведении Манроу. Они ведут себя словно соучастники одного преступления — обычно подобные отношения связывают любовников или людей, некогда желавших друг другу смерти. Агнессу не замечают. Она бродит по дому в потрепанном платье, изливая жалобы лишь самой себе и выпивая одну за другой чашку дорогого обильно подслащенного шоколада.

Нос по рисункам Джеймса смастерил часовых дел мастер с Пьерпонт-стрит. Он легок, сделан из полированной слоновой кости и прикрепляется к очкам Манроу. Проходит несколько примерок, прежде чем Джеймс удовлетворен. Манроу сидит в постели и разглядывает себя в зеркало. Он возвращает зеркало Джеймсу, и в глазах его стоят слезы.

— Он переживет вас, сударь, — говорит Джеймс, — на много лет. Ему суждена жизнь дольше вашей.

На что Манроу отвечает:

— Нишколько не шомневаюшь. Жамечачельная конштрукчия. Я ошень благодарен вам, шэр.

В его словах нет иронии. Он протягивает Джеймсу руку, и они обмениваются рукопожатием.

В продолжение трех месяцев навещающие Манроу друзья наблюдают, как два доктора ведут себя точно старая супружеская чета. Нет, Джеймс вовсе не пытается подольститься к Манроу. Ни на йоту он не изменил себе: жесткий, упорный, тщеславный, поразительно работоспособный. Ничто в его поведении не свидетельствует о пробудившейся жалости или раскаянии. И все же их часто видят прогуливающимися вдвоем — иногда они беседуют, чаще пребывают в молчании. В сумерках, без определенной цели, бродят по городу.

Достаточно одного их появления, чтобы люди выходили поглазеть на них из магазина или из кофейни. Детям и приезжим беззастенчиво показывают пальцем на искусственный нос. Много судачат о том, носит ли Манроу этот нос дома, в постели, теряет ли, не падает ли он с лица, случись Манроу застегивать пряжку на туфле. Больно ли ему? Что, коли он простудится? Сам же Манроу, похоже, удивительно легко к нему приспособился — даже почесывает его время от времени.

Агнесса толстеет и понемногу сходит с ума, беспрестанно зовет Чаудера, злобно смотрит на прохожих, которых подозревает в оскорбительных замечаниях в свой адрес. Ее вид внушает жалость и одновременно удовлетворение. Далеко не один проповедник намекает с кафедры на ее историю. И, наклонившись к пастве, потрясает Библией. Вот вам Божий суд! Божий гнев!

И руки прихожан сжимают в воздухе воображаемые камни.

Наконец проповедники получают желанную пищу. Сретение 1767 года. На улицах пахнет дымком и морозом, ночное небо изукрашено звездами, словно богатой чеканкой. Джеймс только что трепанировал молодого человека, получившего удар лошадиным копытом по голове. Выдержавший Джеймсово сверло больной передан на руки друзьям — слабый, плохо соображающий, но определенно живой, и поразительной красоты женщина целует Джеймсу руку, несмотря на оставшиеся у него на пальцах кровавые пятна. Спрятав полученные деньги в сундук в подвале, Джеймс облачается в камзол и едет в Оранж-Гроув.

Там в гостиной у огня сидит Гаммер, сдирая поджаренную булочку с зубьев металлической вилки. Они глядят друг на друга без слов. Джеймс звонит в колокольчик, вызывая служанку, которая теперь помолвлена с преуспевающим булочником с Трим-стрит. Джеймс велит принести ужин и ест его, сидя с подносом в гостиной. Над головой он слышит бормотание Агнессы, вопрошающей о чем-то пустые стены комнаты. Гаммер отправляется вершить свои темные, подозрительные делишки. У огня, испуская газы и подрагивая, лежит свернувшийся клубком Чаудер.

К полуночи Джеймс удаляется к себе наверх и, натянув ночную рубашку и колпак, ложится под одеяло, намереваясь заснуть. Но сон не идет. Он ждет с нетерпением, ибо не привык просто лежать в постели, как это случается с теми, кто страдает бессонницей. Его коварно подстерегают видения, чудятся бесконечные вправления костей, стук сердца отдается по всей кровати. Он утрачивает всякое ощущение времени, слышит крик дозорных, но не понимает, который теперь час. Два часа или, быть может, три?

Вдруг до него доносится шум. Совсем негромкий. Откуда-то с первого этажа. Что-то как будто упало. Наверное, Гаммер споткнулся в темноте об ножку стола или Дина, неловко ступая от чрезмерных предосторожностей, пытается проскользнуть незамеченной, вернувшись с Трим-стрит. И все же внутреннее чутье говорит ему, что звук этот не столь уж невинен, что он — свидетельство какого-то несчастья. Джеймс вскакивает с постели и, стоя неподвижно, прислушивается.

Тянется к трутнице, что стоит рядом с кроватью, зажигает свечу и, на всякий случай захватив с собой трость, выходит на лестницу. Ежели там внизу какой-то жалкий ублюдок набивает чужим добром свой мешок, то неудачно же он выбрал и дом, и время. Но, спускаясь по лестнице с тростью наготове, Джеймс и сам не верит в это предположение, и его ничуть не удивляет, что нижние комнаты стоят холодные, нетронутые, пустые. Все, за исключением кабинета Манроу, из-под двери которого пробивается неровный свет. Оттуда доносится запах гари, словно Манроу или кто-то другой жжет там какую-то материю.