Парижские письма виконта де Лоне - читать онлайн книгу. Автор: Дельфина де Жирарден cтр.№ 13

Между тем то, что серьезным мужчинам казалось недостатком, было, вне всякого сомнения, одним из главных достоинств Дельфины. У нее было замечательное чутье на смешное; она сама в одном из ранних стихотворений писала об охватывавшем ее «безумном смехе», который не имеет ни причины, ни конца, и признавалась, что ее идеал — «ради смеха смех, ради любви любовь». Именно это умение подмечать смешное в повседневной жизни и описывать его изящно и метко позволяет очеркам Дельфины оставаться, как она сама выразилась, «читабельными» через много лет после их написания. Это ее свойство, кстати, не оставляло равнодушными даже недоброжелательных современников. Сент-Бёв, например, вообще оценивавший очерки виконта де Лоне весьма сдержанно, не мог не признать, что фельетон от 16 марта 1837 г. (наст. изд., с. 98 [99] ) — об олене-руссоисте, который, убегая от охотников, якобы нарочно пробежал мимо места, где некогда был похоронен Жан-Жак Руссо, — «выдумка бесконечно сумасбродная, но и бесконечно забавная» [100] .

Дельфина, конечно, чаще избирала предметом своих насмешек не конкретные личности, а комические ситуации, не глупых людей, а глупости как таковые. 9 сентября 1837 г. она, например, цитирует два объявления. Одно она увидела в лавке торговца птицами: «Два неразлучника, продаются порознь. — Но ведь если вы их разлучите, они умрут. — Нет, сударь, если действовать с умом, эти птички прекрасно переносят разлуку; на зиму их оставляют в одной клетке, а потом, как наступит весна, разлучают, и они не возражают». Другое услышала перед балаганом, где демонстрировали «дикаря»: «Входите, господа, — кричал балаганщик, — вы увидите дикаря, какого никогда не видели, вы услышите, как он разговаривает; этот дикарь существует, и вот вам доказательство: он сам вам это объяснит!.» (1, 241). Попугайчики-неразлучники, которые не возражают против разлуки; дикарь, который объясняет публике, в каком смысле он является дикарем, — Дельфина не может пройти мимо этих — и многих других — «подсмотренных» глупостей [101] , точно так же как она не может не насмехаться над неудачливыми охотниками, которые выуживают оленя из пруда (если дичь приходится вылавливать из воды удочкой или вытаскивать сетью, пишет она, это уже не охота, а рыбная ловля), над капризными министрами или неотесанными депутатами.

Однако нередко в фельетонах виконта де Лоне встречаются конкретные фамилии, и носителям этих фамилий даются весьма ехидные аттестации. Конечно, речь идет о людях публичных — членах кабинета, политических ораторах. Однако когда Дельфина пишет об Адольфе Тьере: «Мы, французы, любим господина Тьера именно потому, что он человек худого рода, дурного сложения и плохого воспитания; именно благодаря этому мы прощаем ему острый ум, незаурядные таланты и великодушные чувства. Недостатки его извиняют в наших глазах его достоинства» (наст. изд., с. 334–335 [102] ), — она совершает переход от светской, салонной журналистики к политической сатире и почти уничтожает ту грань, которая отделяет легкий фельетон от серьезных статей, печатающихся на верхней половине газетной полосы. А уж это-то женщине, по понятиям традиционалистской критики, вовсе не пристало.

* * *

Даже когда Дельфина в своих фельетонах касается серьезных социальных вопросов, она решает их на свой иронический лад, переводя на язык бытовой психологии. 30 июня 1848 г. она размышляет о ситуации во Франции после февральской революции и июньского народного восстания:

«Говорят, чтобы нас спасти, нужен гений, который возьмет бразды правления в свои сильные руки; нужно мощное правительство, составленное из людей способных и опытных; меж тем нужно нечто куда более простое — правительство, которое не плетет заговоров. Как может государственная колесница двигаться быстро и прямо, если те, кто ею правят, желают опрокинуть ее в канаву? Заговорщик и устроитель — профессии совсем разные. Кто умеет разрушать, редко умеет строить. Те, кто совершил революцию, не способны устроить жизнь после нее. Виданное ли дело, чтобы для жатвы использовали плуг?» (2, 512–513) [103] .

В мирное время подобные бытовые метафоры (люди-кошки и люди-собаки, женщины-сиделки и женщины-пастушки) прекрасно объясняли мир, но против выстрелов и крови метафоры оказались бессильны. Дельфина еще в 1847 г. жаловалась на то, что «революционные методы хромают», и просила объяснить, «отчего в такой просвещенный век, как наш, в стране, где промышленность делает чудеса, люди убеждены, будто единственный способ обогатить бедняка — это обезглавить богача; средство, конечно, действенное, но, сказать по правде, не слишком остроумное. Нам кажется, что, если подумать, можно изобрести что-нибудь поинтереснее» (2, 457–458). Однако не прошло и года, как революция доказала, что ничего более интересного никто не изобрел.

Наступление демократической стихии на деле оказалось еще более страшным, чем ожидалось; спустя два с половиной месяца после революции Дельфина приходит к выводу: «Да, республика могла быть прекрасной… могла — когда бы не республиканцы» (наст. изд., с. 451 [104] ), а спустя полгода, запечатлев последние картины парижской светской жизни (вернее, того, во что она превратилась при новой власти), вообще перестает печатать фельетоны.

Последний очерк виконта де Лоне появился в «Прессе» 3 сентября 1848 г. Кончилась эпоха, и кончились фельетоны. По слухам, в 1849 г., уходя с бала у кузины новоизбранного президента Бонапарта, принцессы Матильды, Дельфина бросила: «Прощайте, сударыни, сегодня мы присутствовали на последнем парижском балу!» [105] ; конечно, у этой реплики были конкретные причины (в 1849 г. парижское общество жило под страхом «социалистической Варфоломеевской ночи» и красной угрозы), но дело было не только в этом. Дельфина ощущала конец той парижской светской жизни, где жители разных кварталов и сторонники разных политических убеждений составляли все-таки единое целое. Теперь это целое раскололось, и у Дельфины было ощущение, что склеить его не удастся никогда.