Русь и Орда - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Каратеев cтр.№ 208

Но зато теперь дело решилось быстро и с легкостью, даже удивившей Ивана Васильевича: считая Дмитрия, как великого князя, ответственным и за избиение татар в Нижнем Новгороде, и за набег ушкуйников, Мамай не только сразу согласился передать Михайле Александровичу ярлык на великое княжение, но еще и сам предложил отправить с Вельяминовым своего посла Ачи-ходжу, дабы он ханским именем помог тверскому князю принять верховную власть над Русью и пресечь все попытки сопротивления со стороны Москвы.

В марте 1375 года Иван Васильевич вместе с Некоматом Сурожанином и послом Ачи-ходжой прибыл обратно в Тверь и вручил ханский ярлык князю Михайле. Последний тоже не потерял минувшего времени даром: у него. было собрано большое войско, и он был готов хоть сейчас идти на Москву, но, как всегда, медлил и оттягивал поход Ольгерд. Наконец сговорились на том, что, как только кончится половодье, Михайла Александрович начнет военные действия на окраинах Московского княжества, чтобы выманить туда Дмитрия с войском, после чего Ольгерд, до последней минуты ничем не выдавая своих намерений, внезапно ударит на Москву.

В апреле Ачи-ходжа послал к Дмитрию Ивановичу гонца, именем великого хана повелевая ему передать город Владимир и великое княжение над Русью тверскому князю. Одновременно о том были оповещены все удельные князья, которым под угрозой разорения их земель запрещалось оказывать какую-либо помощь Дмитрию. А в мае Михайла Александрович выступил в поход, захватил города Торжок и Углич и, почти не продвигаясь дальше, принялся грабить окрестности в ожидании подхода московского войска.

Но случилось не то, чего ожидал князь Михайла: Дмитрий Иванович знал о приготовлениях Твери и теперь решил раз и навсегда покончить со своим соперником. По его распоряжению во всех подчиненных ему удельных княжествах уже с зимы собирали войска, а получив грамоту Ачи-ходжи, он обратился ко всем русским князьям с открытым призывом, в котором говорил: «Колико раз уже князь тверской Михайла приводил ратью на Русь зятя своего, литовского князя Ольгерда Гедиминовича, и много зла христианам сотвориша. А ныне сложился он с безбожным Мамаем и со царем его, и со всею поганою Ордой. Мамай же яростью дышит на нас и аще сему попустим, имат нас всех покорити» [291] .

И на этот призыв откликнулось около тридцати русских удельных князей, ибо все уже устали от усобиц и понимали, что именно Москва олицетворяет грядущее воскресение Руси. В этом списке, кроме подчиненных Москве князей — Суздальского, Нижегородского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Стародубского, Муромского, Моложского, Оболенского, Тарусского и других мы видим также трех князей, дотоле подчиненных Литве: Смоленского, Брянского и Новосильского [292] — и даже близкого родственника Михайлы Александровича и его же удельного князя Кашинского. Двинулось на помощь Москве и войско Великого Новгорода.

В июле Дмитрий Иванович выступил с этой огромной ратью в поход, но пошел не к Угличу, где ждал его князь Михайла, а прямо на Тверь, захватывая и разоряя по пути тверские города.

Убедившись в том, что князь Ольгерд, осведомленный о силе Дмитрия, предпочитает пока воздерживаться от вмешательства в войну, и видя, что враг его без помехи двигается вперед, Михайла Александрович с войском спешно возвратился в свою столицу.

Первого августа московское войско овладело вотчиной князя Михаилы — городом Микулином, который был разграблен и разрушен, а пятого осадило Тверь.

Князь великии Дмитрий Ивановичь собра вои многи и поиде к Тфери, а с ним князи мнози со своими полки. А князь Михайла затворися в городе. А после прикатиша к городу туры и примет приметаша и зажгоша стрельницу, тверичи же огонь угасиша, туры разсекоша, а сами бишася добро.

Устюжская летопись

С юго-западной башни тверского кремля, возвышавшейся на повороте крепостной стены, весь город был виден как на ладони. Он, не теснясь, занимал обширный угол суши, образуемый впадением в Волгу реки Тверцы, разливавшейся тут сажен на шестьдесят вширь. В самой высокой его части, ближе к Тверце, стояли княжеские хоромы, не уступавшие своим великолепием дворцу московских князей; чуть в стороне, на краю широкой площади, окруженной хоромами бояр, высился белокаменный собор Святого Спаса — усыпальница и гордость тверских государей: по отделке и по внутреннему убранству не было в ту пору на Руси другого столь богатого храма. Величествен и красив был также собор Святого Микулы.

От соборной площади во все стороны лучами разбегались неширокие улицы, сперва прямые, но чуть дальше начинавшие причудливо извиваться и петлять среди беспорядочной россыпи деревянных домов и изб. Над бесчисленными гребнями и спадами тесовых крыш, будто скалы из волн разбушевавшегося и разом одеревеневшего моря, тут и там вырывались кверху острые, увенчанные крестами верхушки церквей, которых насчитывалось в городе около сотни.

Тверь, стоявшая на западном рубеже Руси, связанная с Литвой и с Ганзой [293] множеством бытовых и торговых уз, не избегла идущих оттуда влияний: зелени тут было меньше, чем в Москве, улицы были чище, крыши круче, линии прямее, украшения вычурнее. Показной стороне здесь явно отдавалось предпочтение над добротностью.

Город окружала поставленная на земляном валу пятисаженная стена из заполненных землею бревенчатых срубов — городниц, снаружи, для предохранения от огня, обмазанных толстым слоем глины. Над стеной, по всему ее протяжению, через каждые тридцать — сорок сажен высились приземистые плосковерхие башни с прорезанными на все стороны бойницами.

На одной из таких башен и стоял сейчас великий князь Михайла Александрович, окруженный группой своих бояр и воевод. Но он смотрел не на город — сегодня такой же, как и всегда, — а на то необычное и жуткое зрелище, которое открывалось с внешней стороны стен: вокруг городского кремля, охватывая его почти замкнутым кольцом, бушевало море огня — то горел подожженный москвичами тверской посад. Когда временами налетавший ветер на мгновение рассеивал дым, по ту сторону пожарища, всюду, куда ни глянь, виднелись неприятельские станы, раскинувшиеся вокруг города.

Спереди, между крепостной стеной и берегом Волги, где построек было сравнительно мало, пожар уже кончился; лишь чуть правее, у речных причалов, догорало несколько больших стругов [294] . Огромные лошадиные и птичьи головы, завершающие их высоко поднятые носы, будто искаженные болью и яростью, иногда показывались из облаков зеленоватого дыма. С этой стороны, на расстоянии, чуть превышающем дальность полета стрелы, кипела работа: пользуясь сложенным на берегу лесом и другими материалами, которые воины сносили сюда со всех сторон, тут мастерили тараны, сколачивали туры [295] , лестницы и передвижные щиты — заборала. Чуть поодаль наводили наплавной мост через Волгу, которая в этом месте была не шире восьмидесяти сажен.