Русь и Орда - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Каратеев cтр.№ 147

— А тебе, русскому князю, стало быть, любо, чтобы Русь всегда оставалась под рукою татарского хана и Орде дань платила? — спросил Карач-мурза, и в голосе его так явственно прозвучали насмешка и презрение, что Михайла Александрович смешался и забормотал:

— Да ведь ты, мурза, ханский посол!.. Я к твоей выгоде говорю. Нешто тебе великий хан скажет спасибо, коли ты его ворога укрепишь? Даже дивно мне от тебя такое слышать!

— Ты по мне не болей, княже, — из воли великого хана я не выйду и за действа свои перед ним ответить сумею. Да он и сам знает, что плох тот государь, который своей земле добра не хочет.

— Да нешто я своей земле добра не хочу! Ну как я с тобою, с татарином и с ханским послом, о том говорить могу? Или, может, ты вовсе и не татарин?

— Речь у нас не обо мне, а о тебе. И о том, где тебе надлежит княжить — в Твери либо в Микулине.

— Вестимо, в Твери! И отец мой, и дед, и прадед были великими князьями тверскими, ныне их стол надлежит мне и по закону и по общему хотению. Даже дядя мой, князь Василей Михайлович, хотя попервах и полютовал немного, а все же от великого княжения отступился добром и перешел из Твери обратно в Кашин.

— Перешел «добром» потому, что ты привел с собою литовское войско, коему он все одно не мог противустоять. А вот послушаем, что он скажет, когда за его спиной будет стоять московская рать да туменов десять татарской конницы? И много ли от того приключится пользы твоей земле и твоему народу?

— Стало быть, только на том вы меня в Твери и оставите, что поцелую я крест московскому князю? — помолчав, спросил Михайла Александрович.

— Ежели поцелуешь князю Дмитрею крест и крестоцелование свое будешь блюсти, великий хан — да умножит Аллах его славу — обещает тебе свою милость и пришлет ярлык на княжение в Твери. А инако от Орды для себя добра не жди.

Михайла Александрович задумался. Конечно, надеясь на помощь князя Ольгерда и на разруху в Золотой Орде, можно было бы упереться на своем и отказаться от крестоцелования, а вместо Микулина поехать и сесть в Твери. Но кто знает, захочет ли Ольгерд ввязываться в войну с Ордой и не объединятся ли оба хана для совместного похода, сулящего им богатую добычу? Тверь к тому же еще как следует не укреплена, не то что Москва… Стены деревянные, да и те всюду протрухлявились. Запасов в городе вовсе мало… «Пожалуй, лучше будет для видимости покориться, чтобы дали время справить свои дела и столковаться с Литвою, — подумал он, — а тогда еще поглядим — кто кого! За порушенное же крестоцелование, поелику меня к нему принудили, Бог не осудит!» Придя к такому заключению, он тяжело вздохнул и сказал:

— Ин будь по-твоему! Коли нельзя иначе, поцелую крест Дмитрею Ивановичу. Доведи великому хану: хотя и делаю то по принуждению, первым клятвы своей не порушу, и доколе Москва меня не тронет, и я ее трогать не стану. Но пусть и назовусь, для людей, молодшим братом Дмитрея, — все одно в Твери буду править по своей воле, и ты ему скажи, чтобы знал свое, а мне бы не указывал.

— В Тверской земле хозяином будешь ты, а на Руси — князь Дмитрей. В чем ином он тебе указывать не станет, но за измену призвать тебя к ответу может всегда. И ты это помни.

— Да ведь этак он что хочешь за измену посчитать может! К примеру, учну я свой город обновлять либо приедет ко мне погостить зять мой, Ольгерд Гедиминович, а он скажет, что я к себе Литву призвал, чтобы с нею вместе на Москву идти! А коли не сам он такое выдумает, так митрополит ему назудит в уши. Ты его еще не знаешь, нашего святителя! Нешто не по его наущению меня Дмитрей схватил?

— Митрополит — человек святой жизни и великой мудрости. Его знает и чтит вся Орда. И никто плохому про него не поверит. А тебя я чем доле слушаю, тем более тебе дивлюсь. Даве ты меня спросил, татарин ли я? Ну а теперь я спрошу: да точно ли ты русский, князь Михайла?

Михайла Александрович остолбенел — для него это было уж слишком. Подозрение, возникшее при первом взгляде на посла, нахлынуло на него с новой силой и разом обратилось в уверенность. Конечно, все это подстроено Дмитрием и митрополитом, чтобы обманом заставить его поцеловать крест московскому князю либо уйти из Твери в Микулин! Потому Дмитрий столь нежданно и позволил ему идти к послу… И с ним говорит теперь какой-нибудь московский прощелыга, одетый татарином, думая поймать его, тверского князя, в эдакую детскую ловушку! Но нет, шалишь!

— Ах ты, шут стоеросовый! — закричал он, побагровев от гнева. — Ты что же, думал, я дите неразумное либо николи не видел настоящего татарина? Битый час плетешь тут невесть что и мыслишь — так вот я тебе и поверил! Дурачье московское! Хоть бы кого иного послом-то вырядили, а ты, поди, от Орды и близко не бывал! Я едва глянул на твою харю, так сразу и разгадал всю вашу затею! Ужо подождите: великому хану будет ведомо, что за дела вы тут творите его именем, — тогда поглядим, какой ярлык он вам пропишет!.. Да чего ржешь-то, как жеребец?

Карач-мурза при первых словах тверского князя открыл рот от изумления, затем грозно нахмурился и вскочил с места. Но в следующий миг гневное выражение его лица внезапно сменилось веселым. Он широко улыбнулся, показав собеседнику два ряда белых, как кипень, зубов, и наконец, позабыв о своем посольском достоинстве, повалился обратно на скамью и захохотал безудержно и так заразительно, что у Михайлы Александровича гнев сразу остыл и ему тоже захотелось смеяться.

— Эк тебя прорвало, — промолвил он. — Ну, ладно, хватит! Выкладывай теперь, кто ты таков и кто тебя научил предо мною скоморошничать?

Утирая рукавом выступившие на глазах слезы, Карач-мурза достал из кармана золотую пайцзу и бросил ее на стол перед князем Михайлой.

— Не сумневайся, князь, — сказал он, не без труда придавая своему лицу обычное невозмутимое выражение, — я настоящий посол, хотя и мало похож на татарина, а потому буйство твое тебе в вину не ставлю. Но думаю, что разговор наш можно на этом закончить. Завтра ты поцелуешь крест князю Дмитрею Ивановичу и после того можешь ехать в Тверь. Я доведу великому хану, что ты волю его исполнил, и он пришлет тебе ярлык на тверское княжение.

И тогды князь великий Дмитрей Иванович да Алексей-митрополит попускаша князя великого Михайла Александровича Тферьского и бояр его восвояси. Князь же Михайло осерчаша вельми и о том негодоваше, что ему учинили на Москве, и положил то в обиду и про то имеаше розмирие к великому князю, наипаче же на митрополита жаловашеся, — к нему же веру имел паче всех, яко по истине святителю.

Троицкая летопись

Спустя день в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы после торжественного молебна князь Михайла Тверской целовал крест Дмитрию Ивановичу, великому князю Московскому и всея Руси.

По повелению Дмитрия обряд был проведен с великою пышностью, в присутствии всей московской знати и тех удельных князей, которые в ту пору находились в Москве. Впрочем, их было немного: кроме Владимира Андреевича Серпуховского, только Константин Иванович Оболенский с сыновьями Иваном и Андреем, Федор Романович Белозерский да Федор Михайлович Моложский — статный белокурый юноша, ровесник и друг князя Дмитрия.