Атаман Войска Донского Платов - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Венков cтр.№ 82

За зиму армия вновь понесла потери от холода, лишений, скорбута (авитаминоз)… Начальство воровало. Не Прозоровский, конечно, — тот и так был богат, и не Кутузов. В корыстолюбии и грабительстве обвинял Ланжерон дежурного генерала Тучкова и некоторых командиров полков. И все же полки были прекрасны — а после войны с французами смотрели на азиатов-турок, как на стадо баранов, и, демонстрируя фанфаронство, воевать грозились при помощи одних казаков.

Как бы то ни было, пришла весна. Надо было начинать военные действия. Матвей Иванович перед началом очередной кампании вновь съездил в Петербург.

В Петербурге вокруг вдовствующей императрицы Марии Федоровны сгруппировалась антифранцузская оппозиция. Здесь были все, кто стыдился Тильзитского мира с Наполеоном и проводимой в результате его политики. О начавшейся после Тильзита войне со Швецией говорили со стыдом и печалью, что она выгодна для Франции. Министра иностранных дел Будберга, подписавшего договор, называли сумасбродом, а сменившего его графа Николая Румянцева — пустым и болтливым щеголем. По Петербургу гулял анекдот, что у Наполеона в России два друга — царь и Румянцев.

Как уж Платов оказался в этой антифранцузской, а по сути — антицарской, оппозиции, он объяснить не мог. И царь ему нравился: нравился его летящий шаг, особая манера резать белый хлеб своей белой рукой; нравилась, как и всем, трогательная беспомощность, когда повредивший в юности слух (при отце он числился по артиллерии и должен был по уставу во время учений стоять на батарее возле пушечных жерл) Александр приподнимал к уху ладонь. Было ли Платову обидно за потерпевшую поражение Россию? Вряд ли он вообще считал себя до конца русским. Скорее всего, четко разделял Дон и Россию, как и все казаки, как и вся черкасня. Надеялся ли он, что, примкнув к группе Марии Федоровны, добьется новых милостей для себя лично или хотя бы для донских казаков?

На это можно было надеяться, четко отмежевавшись от новоявленной «фронды». Так чего же он там забыл? Задумываясь, отвечал себе Матвей Иванович: «Из-за бабы». Из-за симпатии к самой Марии Федоровне. Да и не верил он в серьезность разногласий. Не станет же мать родного сына свергать, зла ему желать! Родительские чувства были для него святы, и дети его боготворили. Как-то по пьянке высказал он священнику церкви Петра и Павла, который пришел о чем-то просить и для вящей убедительности своей просьбы сослался на то, что Бог-Отец Сыном своим пожертвовал:

— Да был бы я Бог, — сказал Платов, — да был бы всемогущим, и если б какой-то Пилат попытался моего сына, — тут он, воздевая руки, вдруг резко повысил голос, почти взревел, — моего сына… Да я б его!.. — и он сделал сложный жест: не то месил чего-то, не то на части разрывал.

Таких же родительских чувств он и от других ожидал, и от Марии Федоровны тоже.

В Петербурге он вновь был в большой моде, жил широко. У Марии Федоровны был частым и желанным гостем. Она «угощала» им свое общество. Платов ругал французов, издевался над тем, как они ездят верхом, как странно держат поводья, как ноги вытягивают [119] . Рассказывал, как бил их в Пруссии, как в Польше гонял.

Пришло время ехать в армию. Князь Прозоровский тоже не был сторонником французской партии при дворе, и Мария Федоровна об этом знала, потому, провожая одного генерала к другому, не менее нужному для нее, она благословила Платова и передала Прозоровскому самые добрые пожелания.

Мирный конгресс в Яссах ничего не дал. Легкомысленный Милорадович, умный Кушников и разбиравшийся в географии генерал-майор Гартинг (последний из-за своих познаний только и попал на конгресс) требовали границу по Дунаю или по Серету, турки соглашались — по Днестру. Кроме того, уже не в Яссах, а в самом Стамбуле, русские и французы требовали высылки английского посла. Французы вели себя особенно дерзко. Их посол генерал Латур-Мобур прямо впадал в неистовство.

И он, и Себастьяни впоследствии стали известны как командиры крупных конных частей. Бонапарт знал, кого к туркам послать — лихих ребят, кавалеристов.

Доведенные до кипения турки отказали. Военные действия возобновились.

Одновременно австрийцы напали на французов, и Россия, как союзница Франции, ввязалась еще в войну против австрийцев: четыре дивизии под командованием князя Голицына пошли в Галицию, австрийскую провинцию.

Царь требовал у Прозоровского, чтобы тот шел за Дунай, но прозорливый князь предполагал сначала взять крепости по нашу сторону Дуная: Браилов, Тульчу, с обеих сторон выйти к Измаилу, взять его и тогда уже переходить Дунай. Главный корпус, отданный под начало Кутузову, стоял в Фокшанах, правое крыло Милорадовича — в Бухаресте, Ланжерон с левофланговыми частями — против Измаила, отряд Засса, нелюбимого царем, но уважаемого Прозоровским, в Галаце (там же у Галаца стоял флот), резервный корпус Эссена — в Яссах, со стороны Австрии прикрывал армию стоявший у Хотина отряд Ребиндера. В марте, еще до начала австро-французской войны, отряд Милорадовича напал на Журшу, Исаева с отрядиком опять послали к сербам, а Платов с казаками рывком вышел к Бузео, к деревне Провалы, что около Галаца.

Милорадович с налету Журжу не взял и вернулся в Бухарест, генерал Лопухин, правда, захватил неподалеку Слободзею, взял там 27 пушек и 32 знамени. 3 апреля Кутузов и Прозоровский вышли с главным корпусом из Фокшан к Мартинешти и далее на Браилов. Погода разбушевалась. Дождь, вихрь, речка Рымник вышла из берегов. Всю ночь продолжалась буря, утром добрались до Мартинешти и два дня отдыхали. Оттуда пошли до Визирского брода и 8 апреля подступили к Браилову. Шли, как и учились, в три линии каре. Зной, пыль и жажда доканывали людей. Прозоровский и Кутузов ехали среди боевых порядков и наблюдали за равнением. Перед сумерками дошли до Браилова, сбили посты и обложили крепость. Осадный корпус разделили на три части: Каменского, Эссена и Маркова. 9-го начали осадные работы, в ночь на 20-е решились штурмовать.

Браилов, бывший греческий монастырь, оказался крепким орешком. 12-тысячный гарнизон сдаваться не хотел. Поэтому сначала думали взять ретраншемент. Левое крыло начало ложную атаку, а с правого двинулись в 11 ночи охотники, «пионеры», сами колонны и резерв, чтоб брать «по-настоящему».

В темноте кромешной растеряли друг друга, колонны отстали. Охотники взяли вал, но никто их не поддержал. Колонна князя Вяземского влезла в темноте в какую-то рытвину, приняла ее за крепостной ров, закричала «ура» и стала стрелять. Турки издали ответили ей охотно и метко…

Один генерал Репнинский взошел со своими людьми на вал, но не оказалось резерва, и сбросили его турки. Собрал Репнинский людей вновь — 29-й егерский, фанагорийцев, Новгородский полк, — снова полез. Фанагорийцы ворвались в предместье, но 29-й егерский, опять заплутав в темноте, открыл по ним сзади убийственный огонь…

Сбившиеся с пути колонны выходили ко рву и валу, — но не находили своих охотников и пионеров; либо были те уже перебиты, а лестницы сломаны. Колонны останавливались, кто-то кричал «ура» и пытался вылезть на вал без лестниц. На крик являлись турки… Вся непроницаемая темь, разрываемая на краткие мгновения вспышками разрывов, была переполнена глухим стоном, гулом речей, криками команды и, естественно, пальбой.