Аттила, Бич Божий - читать онлайн книгу. Автор: Росс Лэйдлоу cтр.№ 34

— Гляди-ка, Литорий, а вон и Бонифаций в своих нелепых древних доспехах, — посмеиваясь, воскликнул Аэций. — Долговязый парень рядом с ним — его зять Себастиан. А вот и — клянусь всеми святыми — молодой Тит Руфин, неблагодарный изменник. Жаль, не арестовал я его и не предал военному трибуналу, когда была такая возможность…

— Теперь понятно, почему Бонифация называют «сражающимся полководцем», — заметил Литорий. — Вид у него такой, словно он сам готов ринуться в бой. — Он улыбнулся. — Ближе лучше не подходить, господин. Его длинное копье выглядит довольно устрашающе.

Заиграли трубы, и глашатай Бонифация сорвался с места, натянув поводья в нескольких шагах от Аэция и его свиты. Раскрутив свиток, он продекламировал:

— Бонифаций, Комит Африки, Патриций, Магистр Конницы и Пехоты — от имени Августа Валентиниана Третьего, Благороднейшего из Живущих, дважды Консула, и Самой Благочестивой Императрицы-Матери, Августы Галлы Плацидии — шлет привет Аэцию, Комиту, Магистру Конницы Всея Галлии и желает осведомиться, каковы будут ваши пожелания касательно…

— Сколько помню Бонифация, всегда он был сторонником надлежащих процедур, — улыбнулся Аэций, качая головой. — Что ж, пришло время слегка его удивить. — Подмигнув Литорию, полководец подал сигнал трубачу. Но не успел тот даже поднести горн к губам, как заросли тростника озарились сотнями огней: пока глашатай читал свою речь, некоторые из людей Аэция пробрались к обочине дороги и теперь забрасывали высокие сухие кусты пылающими факелами…

* * *

«Написано в Аримине, в код консульства Аэция и Валерия, II июл. ноны [17] . Тит Валерий приветствует Гая Валерия Руфина.

Многоуважаемый отец, пишу тебе в спешке и печали, передам письмо с человеком, который отправляется этой ночью в Галлию. К тому времени, как ты будешь читать эти строки, я и сам уже буду ехать к вам, так как оставаться в Италии, ввиду затаенной на меня Августой злобы, уже небезопасно. Бонифаций мертв, погиб в бою (некоторые говорят, что от руки самого Аэция), прошедшем вчера в окрестностях Аримина. Он должен был встретиться здесь с Аэцием, но тот решил устроить Бонифацию засаду; тем не менее, прознав о его намерениях, мы смогли обернуть полученную информацию в свою пользу. (Как ты знаешь из моих предыдущих писем, я послушался твоего совета и, уйдя от Аэция, служу теперь Бонифацию.)

В том месте, где должна была состояться встреча (неподалеку от судьбоносного Рубикона), к дороге примыкают огромные заросли тростника. Рядом прорыты дренажные каналы, cuniculi — потенциальное прикрытие для армии, которая легко может затаиться в высоких тростниковых кустах. Мы узнали, что ночью, накануне встречи, Аэций приказал своим федератам выдвинуться на позиции в cuniculi, и в нужный момент забросать высохший за жаркие летние недели тростник факелами. Более страшного зрелища, отец, мне видеть не доводилось: в считаные секунды огонь объял всю равнину, и прятавшиеся там люди сгорали заживо. Их крики я буду помнить до самой смерти. Те же, кому удавалось вырваться из объятий пламени, выбегали прямо на нас и погибали от наших копий — это, скажу тебе, лучше, чем умереть в агонии. Возможно, ты сочтешь подобный способ ведения битвы ужасным и не имеющим оправданий. Но что нам оставалось? Аэций и его вероломство — вот что подвигло нас на такое.

После того как Аэций потерял большую часть своей армии, исход сражения не вызывал сомнений. Но смерть нашего полководца затмила собой всю значимость триумфа. Говорят, Аэций прорвался сквозь наш авангард и убил Бонифация в рукопашном бою. Сам я подтвердить или опровергнуть эти слухи не могу, так как во время сражения носился взад-вперед с донесениями и не был свидетелем того, что там происходило. Но верится мне в эту историю с трудом: чтобы два современных римских полководца, словно гомеровские герои Троянской войны, сошлись в рукопашной! И все же, полагаю, это может оказаться и правдой. Аэций — человек напористый. Крушение планов могло привести его в ярость и отчаяние, а, возможно, и подтолкнуть к тому краю, за которым наступает безумие, и он вполне мог решиться и на столь рискованные действия. А Бонифаций всегда легкомысленно относился к собственной безопасности и не был чужд героических поступков. Кроме того, многие наши клянутся, что лично видели, как все случилось. Но кому как не тебе, отец, лучше знать, какие они, солдаты! Стоило Константину заявить, что он видел на небе крест Господень, как не прошло и часа, а уже половина его войска божилась, что тоже его видела!

То был, несомненно, черный день для Рима. Несмотря на просчеты, допущенные Бонифацием в Африке, я верил в то, что ему было по силам исцелить раны Западной империи и вернуть ей былое могущество. Кто теперь сможет вывести корабль государства в тихие воды? Плацидия? Валентиниан? Боюсь, с ними наше судно неминуемо налетит на рифы! И что теперь? Звезда Аэция уже закатилась. Попытается бежать — тут же будет объявлен вне закона, потеряет и жизнь, и состояние. Так что единственное, что ему остается, — это искать убежища у своих друзей, гуннов. Я же намереваюсь стремглав лететь к вам, в Верхнюю Германию. По пути заскочу на виллу Фортуната, проверю, все ли в порядке. Передавай Клотильде и малютке Марку, что я их очень люблю. Даст Бог, отец, скоро увидимся. Прощай».

Он не боялся опасностей и очень легко переносил голод, жажду и бессонные ночи.

Ренат Профутур Фригерид. Панегирик Аэцию. V в.

Идущий впереди бык уставился на Аэция холодными, враждебными маленькими глазами. Огромный зверь выглядел устрашающе: массивный, с короткими рогами и покрывающими низко посаженную голову, шею, плечи, горб и передние ноги густыми длинными волосами; в холке он превышал два метра. То был дикий бык, известный римлянам как bonasus, а варварам — как Wisent или Bisund, бизон, — самое крупное и сильное животное в Европе. Вслед за вожаком, скрытое поднятым двенадцатью тысячами копыт облаком пыли, шло стадо.

Лишь несколько раз в жизни Аэцию было по-настоящему страшно; сейчас был один из таких моментов. Облизнув губы, он посмотрел на стоявшего по правую от него руку в веренице спешившихся гуннов Аттилу, моля Бога, чтобы друг подал сигнал, по которому стадо рвануло бы вперед. Но заметив игравшую на губах гунна улыбку, Аэций почувствовал, как вскипает в нем ярость: Аттиле, несомненно, нравилось наблюдать за тем, как постепенно его римский гость покрывается холодной испариной. (Даже лошадей своих гунны, первоклассные наездники, привязали на некотором отдалении, — чтобы те не запаниковали и не понесли при виде стада бизонов.)

Наконец, когда вожака стада и людей разделяло уже не более десяти шагов, Аттила, к невыразимому облегчению Аэция, оглушительно щелкнул своим длинным хлыстом. Тут же примеру короля последовали и остальные гунны. Шедший первым бизон остановился, захрапел и ударил копытом о землю; прочие быки нерешительно закружили на месте, наполнив воздух резким храпом. Аттила поднял руку и, вместе с другими гуннами, шагнул вперед. Медленно, шаг за шагом, с криками и щелчками кнутов, вереница гуннов начала наступать на стадо животных. Внезапно головной бык развернулся и, подняв могучую голову, умчался прочь курсом, параллельным линии гуннов. Мало-помалу и остальные бизоны срывались с места, устремляясь за своим лидером. Земля задрожала, когда тысячи огромных животных перешли на галоп; их высоко взлетавшие в воздух копыта вызвали в памяти Аэция имперских белых скакунов, некогда грациозно вышагивавших во время языческих процессий, находящихся теперь под запретом. Поспешно отвязав лошадей, гунны понеслись следом, а догнав стадо, рассредоточились вдоль его боковой линии, задавая нужное направление.