Сказание о Старом Урале - читать онлайн книгу. Автор: Павел Северный cтр.№ 51

Монахиня устало прикрыла глаза, помолчала, выждала, что ответит ей Строганов. Он только головой тряхнул, давая понять: мол, пустое говоришь, старая. Монахиня снова нарушила молчание.

– Поглядел бы теперь царь на меня. Хоть бы одним глазком взглянул, какая стала, из-за него по свету мыкаясь. Старуха, совсем старуха, ране времени. А как жить-то мне хотелось! Дочку растила, наглядеться на нее не могла. Он же загнал меня под клобук монашеский.

Говорила монахиня, а из полуприкрытых глаз катились слезинки на впалые щеки.

– У тебя мне хорошо. Всяк заботится... Люди добрые, душевные. Раньше не понимала людей, себя только любила. Тебе спасибо, что навестил. Что Аннушка? Резвится, поди, с новыми подружками, девицами сенными? Пошто не приплыла погостить здесь, али не замирились еще язычники? Пусть радуется Аннушка житью, пока молода. Она на жизнь и на людей поглядеть-то еще не успела. Повидать ее скорее хочу, по голосу ее соскучилась. А теперь ступай! Зря времени со старухой не роняй. Да мне молиться пора!

– Дозвольте, матушка, вам про то сказать, из-за чего покой ваш нарушил.

– Говори.

– Благословите, матушка, Аннушку женою назвать.

Монахиня медленно выпрямилась и встала. Надела клобук, смерила Строганова недобрым взглядом.

– Вон зачем приехал? Вон о чем замыслить посмел! Боярышню Муравину в жены захотел взять? Обрадовался, смерд, что, гонимая царем, она тебе в лапы попала? Как посмел? Не забывай, что царь не ее, а меня по свету гоняет. Дочь боярская ни в чем не повинна перед ним. Анна моя из древнего, знатнейшего рода на Руси. Не пара она тебе, купчишке безродному. Не для того она на свет уродилась, чтобы тебе женой стать.

Перед Семеном стояла уже не смиренная инокиня-скитница, а разгневанная боярская вдова. Глаза ее засверкали.

– Богат ты, это верно. В своем крае сумел возвеличиться. К царю в милость по золотой лестнице вышагал. Все это верно. Но помышлять об Аннушке не смей. Не для тебя ее растила. Не для твоих рук ее красота, найдется ей супруг достойнее тебя.

– Пошто так молвите? Аннушка сама мне согласие дала. Я ее к тому не принуждал. Хочет она со мной под венец. Благословения твоего ждет.

– Ступай немедля с глаз моих прочь. Не слыхала твоих слов дерзновенных! Кто не в свои сани садится, тому можно и головы не сносить.

Монахиня подошла к двери скита. Открыла ее, но задержалась на пороге. Обернулась к Семену, и увидел он, что из ее глаз исчезла колючая недоброта. Заливали их слезы.

– Стой, Семен Строганов! Думаешь, гордыня боярская во мне кипит и против тебя, мужика богатого, восстает? Так знай же: рождение Аннушки – тайна. Не бабья, грешная, а великая тайна, от коей судьбы людские зависят, среди них и собственная ее судьба. Голову свою под царский удар поставишь, ежели за Аннушкой потянешься.

– Ничьих ударов я, мать Алевтина, не страшусь и ни перед кем не отступлю. Тайну твою я ведаю. Благословения прошу.

Монахиня, стоя на пороге, подняла руки, словно защищаясь от удара. Проговорила медленно и глухо:

– Ну коли и тут на силу надеешься – исполать тебе! Сама я из мира ушла, от всех от вас навек! Аннушка тайны сей не ведает и ведать не должна. Сам ее храни, как я хранила. Если верно, что Анна тебе сердце свое отдала, – что ж, знать, так уж господу угодно! Честь боярская в Анне не слабее, чем во мне была. Сказываешь, согласна она?

– Согласна. Благослови и ты, мать!

– Встань на колени.

Монахиня трижды осенила его крестом. Поцеловала склоненную голову.

– Береги душу Аннушки.

Строганов поднялся, поклонился низко, простился и, не оборачиваясь, зашагал по тропе мимо заводи.

Монахиня скоро потеряла его из виду. Она все еще стояла у своего порога и думала вслух:

– И этот коршун! Потому от других коршунов Аннушку защитить не побоится.

Лето выдалось засушливое.

Кама против Кергедана в конце июня небывало обмелела и сузилась, на середине реки обсохли песчаные косы. Были места, где могучую реку переходили почти вброд. Стояли душные, безветренные дни и ночи. Вторую неделю с верховьев реки доходили слухи о появлении возле Соли Камской новых орд враждебных степных кочевников. Вскоре перестали приходить сверху плоты и струги торговых людей. Из Конкора в Кергедан явился гонец с вестью, что ордынцы напали на Соль Камскую, разграбили и сожгли посады и починки вокруг крепости.

После столь тревожных известий в Кергедане начали готовить крепость к войне. Прежде всего из починков, слобод и соляных посадов перевели в крепость женщин и детей, согнали скотину. Работных людей на промыслах вооружили. Дали наказ не хвалиться удалью перед врагом, а защищать промысла, беречь жизнь и, в случае вражьего перевеса, отходить в крепость. В тайном месте прорыли из крепости под землей лаз. Работу на соляных варницах прекратили, мужикам велели по ночам бодрствовать, не смыкая глаз, а отсыпаться в дневную пору.

Городок приготовился к набегу. Из Конкора прибыл второй гонец с вестью, что большая разноплеменная орда сожгла варницы возле городка, но на крепость не напала, обошла ее по суше, а также на плотах по реке. С крепости по плотам ударили из пищалей.

С тех пор Катерина чуть не каждый час поднималась на стены Кергедана и с растущей тревогой слушала нудный рев скота, томимого жаждой: не хватало воды в колодцах из-за засухи. Однорукий Гринька Жук, принявший на себя по приказу Строгановых попечение о слобожанах, нынче упросил хозяйку ненадолго открыть ворота крепости, чтобы сгонять на водопой хотя бы коней и коров. Едва скот успел напиться, нежданно с дальних варниц послышался набат. Вскоре показались в той стороне клубы дыма и огня, а еще через час стали подходить к Кергедану мужики с подожженных варниц.

Жители смотрели на пожары со стен. Женщины заливались слезами. На одной из сторожевых башен стояли Катерина, Григорий и их сын Никита.

Пожар из-за безветрия распространялся медленно, но к полуночи все варницы и посады вокруг Кергедана пылали. Ордынцы, конные и пешие, вытесняли защитников из торгового и пушного посадов, все ближе и ближе притекали к стенам крепости. Появились первые раненые. Им тут же оказывали помощь. И передавали слухи о тех мужиках, кому помощь была уже не нужна. Побитые беспощадным врагом, они, пробудившие камскую землю от векового сна, сами уснули на ней сном непробудным!

Едкий дым с пожарищ дополз до стен крепости уже после полуночи, и почти в то же время на противоположном берегу ярким факелом запылала сторожевая вышка заслона у устья Яйвы.

Под утро со стен услышали чей-то истошный крик. Еще невидимый в темноте, кто-то бежал берегом Камы к воротам крепости, все время выкрикивая одно и то же слово, звучавшее, как горестный стон: «Татары»! «Татары!»

С опаленным лицом и обгоревшей бородой беглец достиг крепости. Это был дозорный с горевшей вышки. Он рассказал, что видел толпы татар на берегах Яйвы и смог бежать лишь под покровом темноты по знакомым тропам, неведомым для врага.