Нефертити - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Моран cтр.№ 48

Аменхотеп перевел взгляд с изображения на мольберте на лицо молодого скульптора, нарисовавшего этот портрет.

— Я могу начать раскрашивать этот портрет красками, если так будет угодно вашему величеству.

— Нет, — твердо произнес фараон, и придворные затаили дыхание.

Мы все смотрели на Аменхотепа, когда он встал с трона.

— Красок не нужно. Высеки это в камне.

По мастерской пробежал взволнованный гомон, а моя сестра с ликованием распорядилась:

— Два бюста. Мы поместим их в храм Атона.

Перет. Сезон роста

Куда бы ни шла Нефертити, Тутмосу надлежало идти за ней. Ему велено было сделать зарисовки, изображающие царственную пару во все моменты их жизни, и даже позволено было сидеть рядом с помостом в Зале приемов — с точки зрения моей матери, это было возмутительно.

— Откуда нам знать, что ему можно доверять? — спросил отец.

Нефертити рассмеялась:

— Да оттуда, что он художник, а не шпион!

Даже фараон был очарован этим изящным молодым художником. Тутмос — всегда со свитком на коленях — изучал Аменхотепа, пока царь играл в сенет или гнал колесницу по мемфисской Арене. От входа на Арену я видела, как Тутмос уселся рядом с матерью, и она улыбнулась, когда он выразил восхищение ее глазами.

— Да осталось ли для него хоть что-то недозволенное? — возмутилась я.

Нефертити проследила за моим взглядом. Мерит помогала моей сестре надеть кожаные поножи для верховой езды, хотя та была на пятом месяце беременности.

— Только наши покои, — призналась Нефертити. — Но мне кажется, Аменхотеп передумает.

— Нефертити! Ты что, шутишь?

Нефертити самодовольно улыбнулась.

— Ваши покои?!

— А почему бы и нет? — бесстыдно вопросила она. — Что там прятать?

— Но что же тогда остается личным?

Нефертити подумала мгновение, затем надела шлем.

— Ничего. В наше царствие личного нет ничего, и потому нас запомнят в Египте навеки.

Я прошла вместе с сестрой до выхода на Арену. Ее ждала колесница, запряженная двумя могучими конями. Тутмос протянул мне руку, помочь подняться на ярус для зрителей. Я поколебалась, потом приняла руку. Рука оказалась на удивление гладкой для скульптора, работающего с резцом и известняком.

— Сестра главной жены царя, — произнес Тутмос.

Я подумала, что сейчас он скажет что-нибудь лестное и про мои глаза, но он лишь молча рассматривал меня. В кои-то веки вокруг него не толпилось два десятка придворных дам. Сегодня Аменхотепу захотелось проехаться рано утром, и придворные еще крепко спали в своих постелях. Я вздрогнула, и Тутмос кивнул.

— Значит, ты пришла посмотреть на его величество. — Скульптор многозначительно обвел взглядом пустые ряды. — Ты — преданная сестра.

— Или глупая, — пробормотала я.

Тутмос рассмеялся, придвинулся ближе и сознался:

— Даже я сегодня утром всерьез задумался, стоит ли мне покидать постель.

Мы дружно посмотрели на Аменхотепа, который в своей ослепительно сверкающей колеснице мчался наперегонки с Нефертити и его нубийскими стражниками. Их радостные крики были слышны даже сквозь храп лошадей и топот копыт, и стены Арены отражали и усиливали этот шум. От нашего дыхания в холодном утреннем воздухе поднимались струйки пара. Внезапно одна из колесниц остановилась у низкой стены, рядом с тем местом, где сидел Тутмос, и Аменхотеп радостно крикнул:

— Сегодня я хочу видеть рисунок, изображающий меня на Арене!

Он стащил шлем; влажные темные кудри прилипли к голове.

— Мы сделаем из этого рисунка барельеф!

Тутмос взял лист папируса и быстро встал.

— Конечно, ваше величество.

Он указал на высокие колонны Арены.

— Я нарисую, как ваши колесницы сверкают в лучах зимнего солнца. Видите? Свет, проходящий между колоннами, образует анк.

Все обернулись, и я впервые заметила неровные очертания анка на пыльной земле.

Аменхотеп ухватился за край своей колесницы.

— Вечная жизнь… — прошептал он.

— Отпечатавшаяся на песке. Золото колесниц, а за ними — пылающий анк жизни.

Я уставилась на Тутмоса, осознав вдруг, что в нем есть кое-что сверх лести и болтовни. Я снова посмотрела на символ вечной жизни, сотворенный игрой солнца и теней, и удивилась, почему я прежде его не замечала.

Тем вечером в Большом зале Тутмоса усадили за царский стол, и рядом с ним села Кийя со своим выводком придворных дам, выросших в комфорте гарема Старшего. Нефертити с Аменхотепом, довольные, наблюдали, как придворные носятся с их скульптором, который, чтобы служить им, просто перебрался во дворец.

Женщины хором упрашивали Тутмоса показать, что он нарисовал сегодня. Но Кийя была мрачна.

— Почему никто мне не сказал, что они отправляются на Арену?

— Было очень рано, госпожа, — успокоил ее Тутмос. — Вы бы замерзли.

— Я не боюсь небольшой прохлады! — огрызнулась она.

— Но тогда ваши щеки побледнели бы, а их цвет слишком чудесен. — Он внимательно оглядел Кийю. — Цвет самых насыщенных оттенков плодородной земли.

Кийя немного успокоилась.

— Ну так где же эти рисунки?

Пока мы ожидали слуг с едой, Тутмос достал листы папируса, которые я видела у Арены. Новым там был рисунок с изображением фараона, правящего могучими лошадьми, и проступающий за ним анк, знак жизни. Тутмос пустил рисунок по рукам, и даже визири — в том числе и мой отец — примолкли.

Кийя подняла взгляд.

— Очень хорошо нарисовано.

— Превосходно, — похвалил отец.

Тутмос склонил голову, и бусины в его парике мелодично зазвенели.

— Их величеств легко изображать.

— Я думаю, тут дело в вашем искусстве, — ответил отец, и на щеках Тутмоса проступил румянец.

— Эта работа мне в радость. А вчера его величество позволил мне брать и другие заказы.

На скульптора обрушился шквал заинтересованных вопросов, а Кийя величественно изрекла:

— Тогда я хочу заказать тебе изваяние — свое и первого сына Египта.

Последовала неловкая пауза. Отец взглянул на мать. Затем Тутмос тактично произнес:

— Всякий ребенок его величества будет изваян в камне.

— А ты? — спросила у меня мать. — Может, закажем твой портрет? Бюст или даже барельеф для твоей гробницы. Тебе следует начинать думать о том, какой тебя запомнят боги.