Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щербаков cтр.№ 12

В эту минуту лязгнул засов, заскрипела дверь, и кто‑то шагнул в гнилое нутро поруба.

– Эй, отзовитесь, православные, – приглушенно кликнул он в темноту.

– Некомат? – Горский встал, по голосу признав купца-хитрована.

– Яз, Некомат, – торопливо отмолвил генуэзец.

– Некомат – ползучий гад! Ах ты… – злобно прохрипел Заноза.

– Неколи нам руготню разводить. Побег я вам сготовил. Возможете ли?

– Как же сдеять-то? – Горский первым опамятовался от удивленья.

– Ныне в княжой молодечной пир. Бочку пива выставил Михайла дружинникам, дабы набрались храбрости ко грядущей рати. Стражей обоих я причкнул. Разболокетесь донага, яко схмеленные донельзя воины, и со двора двинете к водяным портомойным воротам, словно бы дурь купаньем выбивать. Раздевайтеся скореича!

– А почто помочи нам удумал? – вздымая через голову рубаху, вопросил у купца Заноза.

– Гонец ныне ко князю пригнал. Сказывал, вышел, мол, Дмитрий московский из Волока Ламского с неисчислимым воинством, и в силе той тяжцей грядет на Тверь. Доведет пред светлы княжьи очи предстать, обскажите о моем раденьи. Мое дело купецкое – всюду выгоду блюсти! Готовы, что ли ча?

– Соромно, – вымолвил было Святослав, но, вослед за товарищами перешагнув через распростертые за дверью тела кметей, сторожко прикрыл за собою калитку сторожевого тына. Во дворе беглецы по уговору обнялись по двое и, шатаясь, будто пьяные, двинули к воротам. Да и не трудно им было притворствовать – с долгой голодухи ноги подкашивались сами собою.

– Яз пью и квас, а увижу пиво, не пройду мимо! – пьяно загорланил Заноза, в обнимку с Лаптем подходя к воротам.

– Эк нажрались! Лыка не вяжут! – с завистью промолвил один из стражей. – Кабы не наш черед тута стояти… Эх!

Ратник смачно сплюнул и отворотился, дабы не блазниться видом чужого веселья.

– А где пиво, там и диво! – за воротами уже проорал Заноза.

– То‑то, что диво, – никак не мог успокоиться страдник, – где мед да пиво, туда всякий с рылом, а где лом да пешня, тут говорят: я нездешний!

– Истинно, Онфим, – поддакнул напарник, – а заставить бы тех пьяней голым задом ежиков бить!

И ратники дружно заржали, хоть словом зловредным отмстив неудачливый свой жребий. Не задержали беглецов и у портомойных ворот.

– Жонок тома не перепугайте! – токмо и крикнул им вдогонку ражий старшой. А и не было уже баб в тот час на волжском берегу, отстукотили их тяжелые вальки по мужниным портам да рубахам. И не милее ли жонки любой показалась новгородцам смоленая плоскодонка, вервием притянутая к портомойному плоту. Сколь раз баюкала ты на широкой груди своей вольных ушкуйников, матушка-Волга, побаюкай и ныне!

Да поди и сама‑то она уж дремлет, умаявшись за день от вечной колготы. Мосты держать да струги толкать, мельничные жернова ворочать да рыбу в сети загонять – а и не переделала бы Волга толикое множество дел, коли б не было у нее верных подручников – неисчислимых ручьев и речушек, в малой силе коих и таится могучая сила хозяйки земли русской. Не так ли и войско московское во сто крат могутней стало, вобрав в единую силу союзные рати. Тих ночной лагерь на волжском берегу, и различишь разве в нем станы ростовчан и ярославцев, смолян и белозеров, нижегородцев и брянчан. Да и к чему искать ту рознь? За общим русским делом собрались ныне дружины. Доколе же будет врагов наводить на землю родную тверской тот каин! Не бывать христопродавцу на владимирском столе! Пусть и он хлебнет досыти горького дыму родных пожарищ, пусть и на его главу сединою ляжет пепел тверских городов и селищ.

А уж и не раз, видно, икнулось Михайле Тверскому, когда вышли московские полки к родовому гнездищу тверского князя. Нет больше того града Микулина, дымом черным на небо изошел. Не токмо злословцы московские, но и свои, тверские, языками чешут непутевого князюшку за безлепое то желанье стать в Дмитрия место. Ужо будет скоро ему, закоперщику, суд да расправа! Один лишь переход до столицы тверской москвитянам остался.

Спит лагерь воинский, спит и Волга, и от сонного ее дыханья идут волны по водяному зеркалу, до золотого блеска начищенному луною. Вот уж и полоска рассветная высветлила окоем, а волна прибойная все лижет береговой песок, баюкает московских дозорных. Ан не спят они, головами встряхивают, прогоняя назойливую дрему.

– Глянь, Никита, никак лодку к берегу прибило? – Овсей Куница встал, зоркими охотничьими глазами оглядывая с откоса чернеющую внизу кайму прибоя.

– Айда сведаем!

Не ошибся новгородец. Песчаной тропкой спустившись к Волге, у самого берегового уреза дозорные и впрямь узрели смоленую плоскодонку, мерно подрагивающую на прибойных волнах. Овсей, первым доспевший к находке, шатнулся вдруг назад, закрестился:

– Помилуй мя, господи! Мертвяки тута!

Опасливо отступил от берега и Никита:

– А може, и не мертвяки? А ну как-то – водяные! Затянут в омут, и поминай как звали.

– Не плети, – пришел в себя Куница, – где это видано, чтоб четверо водяных вместях собрались! Да и никак храпят они? Ну-кося, погоднее гляну.

Дозорный опять подступил к лодке, озирая лежащих в ней вповалку голых мужиков.

– Батюшки-светы! Спознал! Это ж наши, ватажные! Атаман, Заноза, Федосий-книгочей да с ними Святослов-рязанец.

– Взаправди, они. Охудали‑то как – кожа да кости! – запричитал жалостно и осмелевший Никита. Токмо от причета того и вырвались из объятий сна богатырского беглые затворники.

– То ль блазнится, то ль Куница! – хоть и хриплым спросонья голосом, а складно проговорил Заноза.

– Наших повестить надоть. Радость‑то какая! Я мигом! – Овсей помыкнулся было бежать к тропинке на откосе.

– Постой! Допрежь чем народ булгачить, лопотинки нам какой-нито принесите срам прикрыть! – Горский тяжело спрыгнул в воду, улыбнулся. – Ну, здорово, что ли, дружья-товарищи!

Князю Дмитрию приснился на рассвете давний добрый сон. С детских лет еще приходило порой к нему светлое это видение, оставляя звонкую радость в душе и предчувствие близкой удачи. И не обманывало его то предчувствие, и вершились в тот день дела, князя радующие. Младенем еще силился Дмитрий размыслить наутро: в чьих же могучих руках подлетала без малого до потолка душа его, сладостно обмирая? Отец ли то был, дед ли, а может, и пращур какой дальний? Не мог того разобрать князь, сколь ни силился. Лишь отец духовный – митрополит Алексий – разрешил сомнение:

– Радуйся, княже! То великий княжий род твой пестует тя. И не уронят тя николи руки сии добрые, покуда сам не уронишь званья и чести своих.

Вот и ныне Дмитрий проснулся в радостном ожиданьи доброго, что днесь должно случиться. И не замедлила добрая весть, примчала спозаранку в княжий шатер в устах Бренка: