Фараон и наложница - читать онлайн книгу. Автор: Нагиб Махфуз cтр.№ 17

Ею снова завладел гнев.

— Командир, разве тебе не стыдно подстрекать меня на бегство от твоего повелителя?

Ее едкая насмешка глубоко задела Таху за живое, и он отшатнулся от неожиданности.

— Радопис, мой повелитель еще не видел тебя, — выпалил он, чувствуя, как горечь подступает к его горлу. — Что же касается меня, то я давно потерял свое сердце. Я пленен бурной страстью, не знающей пощады, она приведет меня лишь к гибели. Меня раздавят позор и унижение. В моей груди бушует огонь, причиняющий мучительную боль, он жжет еще нестерпимее при мысли о том, что я могу навеки потерять тебя. И если я и умоляю тебя бежать, то делаю это ради спасения своей любви, а вовсе не ради того, чтобы предать его священное божественное величество.

Радопис не обращала внимания ни на его сетования, ни на торжественные заявления о верности своему повелителю. Куртизанка еще испытывала недовольство тем, что Таху задел ее гордость, и, когда тот спросил ее, как Радопис намеревается поступить, она резко потрясла головой, словно пытаясь избавиться от засевших в ней злобных сплетен, и холодным, лишенным сомнений голосом ответила:

— Таху, я не собираюсь бежать.

Таху застыл на месте, на его мрачном лице читались изумление и отчаяние.

— Ты готова смириться с позором и унижением?

— Радопис никогда не узнает, что такое унижение, — ответила она с улыбкой на устах.

Таху вышел из себя.

— Да, теперь я понимаю. В тебе проснулся старый бес. Бес тщеславия, гордости и власти нашел приют в твоем холодном сердце и наслаждается, видя боль и мучения других. Он вершит судьбами мужского рода. Этот бес услышал имя фараона и взбунтовался, а теперь пожелал взвесить свои возможности и власть, доказать, что нет ничего выше его проклятой красоты, не считаясь с разбитыми сердцами, загубленными душами, разрушенными надеждами, которые он оставляет на своем пути. Ах, не покончить ли мне с этим злом одним ударом кинжала?

Радопис спокойно взирала на него.

— Я никогда ни в чем не отказывала тебе, к тому же я всегда предостерегала тебя от соблазна.

— Этот кинжал, наверное, успокоит мою душу. Разве Радопис вправе рассчитывать на лучший конец?

— Неужели Таху, командир войска фараона, может ожидать более печального конца? — спокойно возразила она.

Таху долго смотрел на нее суровым взглядом. В это решающее мгновение он почувствовал смертельное отчаяние и безвозвратную утрату, но не дал гневу взять верх над собой и жестоким, ледяным голосом произнес:

— Радопис, как ты неприятна. Сколь отвратительную и коварную душу ты обнажила. У того, кто считает тебя красивой, есть глаза, но он слеп. Ты противна, ибо мертва, а там, где нет жизни, исчезает красота.

Жизнь никогда не струилась в твоем теле. Твое сердце так и не познало тепла. Ты мертвец с совершенными чертами лица, но все же мертвец. Твои глаза так и не познали сострадания, твое сердце никогда не испытывало жалости. Твои глаза и твое сердце сотворены из камня. Ты мертвец, будь ты проклята! Я должен возненавидеть тебя и жалеть о том дне, когда полюбил тебя. Я хорошо знаю, что ты будешь властвовать и покорять повсюду, куда бы ни занес тебя этот бес. Но однажды ты с грохотом рухнешь на землю, и твое сердце разлетится на множество кусочков. Все обречено на подобный конец. Какой тогда мне смысл убивать тебя? К чему мне взваливать на себя тяжкую ношу, убивая живой труп?

Сказав эти слова, Таху ушел.

Радопис прислушивалась к его тяжелым шагам до тех пор, пока ночная тишина не окутала ее. Она снова вернулась к окну. За ним царила кромешная тьма, только звезды глядели вниз с вечной головокружительной высоты. Среди этой торжественной, проникавшей всюду тишины ей показалось, будто в глубинах ее сердца тайны перешептываются между собой.

Нет, неправда, она не умерла, жизнь в ее теле била ключом. Это было не мертвое тело.

Радопис открыла глаза, кругом было темно. Наверное, еще ночь. Сколько часов сна и покоя ей удалось обрести? Несколько мгновений она ничего не ощущала, ничего не помнила, будто прошлое ей было столь же неизвестно, как и будущее, а кромешная тьма поглотила ее. Некоторое время она испытывала растерянность и усталость, но ее глаза постепенно привыкали к темноте, и она заметила слабый свет, проникавший сквозь занавески. Она начинала различать очертания мебели, заметила висячую позолоченную лампу. Чувства Радопис вдруг обострились, она вспомнила, что бодрствовала, ее веки не сомкнулись, пока нежные голубые волны рассвета не накрыли ее. Затем она опустилась на свое ложе, и сон избавил ее от чувств и мечтаний. Если все так и случилось, то новый день, видно, уже близился к обеду или даже к вечеру.

Радопис вспомнила события предыдущего вечера. Она снова увидела Таху, тот рвал и метал, стонал в отчаянии, угрожал ей ненавистью и презрением. Какой же он несносный человек, обидчик с диким нравом, к тому же безумно влюбленный. Единственный недостаток Таху заключался в том, что его любовь была упряма и настойчива, а сам он находился в плену бездонной страсти. Она искренне надеялась, что он либо забудет, либо станет презирать ее. Любовь причиняла ей лишь боль. Все жаждали завладеть ее сердцем, а оно оставалось неприступным и замкнутым, словно неукрощенное животное. Сколько раз Радопис приходилось ввергать себя в тревожные и трагичные ситуации, хотя ей не хотелось этого. Однако трагичные ситуации тенью следовали за куртизанкой, витали вокруг нее, словно ее сокровенные мысли, отравляя ей жизнь жестокостью и болью.

Тут она вспомнила, что Таху говорил о юном фараоне, его неуемном желании увидеть женщину, которой принадлежала золотая сандалия, и что тот, в конце концов, велит ей стать одной из обитательниц своего разрастающегося гарема. Ах, фараон ведь молодой человек, кровь кипит в его жилах, а мыслям тесно в голове. По крайней мере ей так говорили. Поэтому слова Таху не удивили ее, однако от них нельзя было отмахнуться, и она задавалась вопросом, не пойдут ли события по совершенно иному пути. Ее вера в себя не знала границ.

Радопис услышала, как в дверь постучали.

— Шейт, — позвала она сонным голосом. — Входи.

Рабыня отворила дверь и вошла в спальню обычной легкой походкой.

— Да смилуется над тобой господь, моя госпожа. Наверное, ты умираешь с голоду.

Шейт открыла окно. Свет, проникший в спальню, уже угасал.

— Сегодня солнце закатилось, так и не увидев тебя, — смеясь, сказала рабыня. — Оно напрасно озаряло землю своими лучами.

— Уже вечер? — спросила Радопис, потягиваясь и зевая.

— Да, моя госпожа. Ты омоешься благоухающей водой или утолишь голод? Я знаю, почему ты вчера не могла уснуть.

— Почему, Шейт? — спросила Радопис с интересом.

— Ты не согрела постель в обществе мужчины.

— Прекрати, грешная женщина.

— Мужчины всегда такие сильные, моя госпожа, — проговорила юная рабыня, и ее глаза блеснули. — Иначе ты не стала бы терпеть их тщеславия.