Абу Нувас - читать онлайн книгу. Автор: Бетси Шидфар cтр.№ 99

— Эй, сын греха, что ты смотришь на повелителя правоверных?! — крикнул Амин.

— Клянусь Аллахом, о великий эмир, я никогда не видел такой вышивки. Даже у твоего родителя, да упокоит его Аллах Своей милостью, не было такой одежды.

Амин поднял брови и поманил слугу:

— Подайте мне другую одежду, а на Ибн Мухарика наденьте мою джуббу!

Слуга выполнил приказ халифа, и Ибн Мухарик, довольный, сел, поглаживая белый атлас.

Когда Амин надел другую джуббу, на этот раз жемчужно-серого цвета, он поднял голову. Видно, ему показалось, что Ибн Мухарик снова смотрит на него. Поэтому он снял и новый наряд, и приказал надеть на Ибн Мухарика поверх первого.

— Это добром не кончится, — шепнул Хасан Ибн Мухарику, вытиравшему лоб, — он вспотел и от жары, и от страха.

А у халифа кривились губы — верный признак того, что он разгневан. Несчастный Ибн Мухарик потел уже в пяти джуббах и не осмеливался протестовать. Вдруг Амин крикнул:

— Эй, скажите на кухне, чтобы нам подали бараньих ножек в подливке, пожирнее и погорячее.

Хасан и все присутствующие, будто сговорившись, облегченно вздохнули — наконец гнев эмира прошел. Но Амин как-то искоса взглянул на Ибн Мухарика, и Хасан понял: тому не миновать беды.

Повар внес дымящееся блюдо с бараньими ножками в подливе и, когда он проходил мимо Ибн Мухарика, Амин, привстал и толкнул повара под руку. Жирная подлива полилась на пол, забрызгала Ибн Мухарика, его платье пропиталось жиром. Он испуганно подобрал ноги, вскочил, стряхивая с себя жидкость и горячие бараньи ножки. А халиф смеялся, всхлипывая и вытирая слезу:

— Эй, Ибн Мухарик, как тебе нравится теперь твое новое платье? А этому слуге, что не почитает собеседников повелителя правоверных, дать десять плетей за неловкость!

Ибн Мухарик одну за одной снял все джуббы. Его собственная одежда тоже была испорчена. Обратившись к Хасану, все еще смеявшийся Амин сказал:

— А теперь, Абу Али, сложи на этого глупца стихи, чтобы нам запомнить сегодняшний день!

«Я уже стал шутом, вроде Ибн Абу Марьям», — подумал Хасан. Но мысль только промелькнула, уступив место хмельному веселью:

— Сейчас я скажу эмиру стихи, которые сложил о его собеседнике:

У меня есть друг тяжелее, чем гора Оход,

Нет тяжелее труда, чем жить с ним.

На его лице знак тупости,

Появившийся на нем еще с тех пор, как он был в колыбели,

Если бы он попал в ад, весь жар геенны бы потух

И все, находящиеся там, умерли бы от холода.

Амин смеялся долго, морщины на его лице расправились, и поэт хохотал вместе с ним, радуясь, что халиф больше не гневается и никому не угрожает опасность, по крайней мере в ближайшее время.

Амин встал и, покачиваясь, вышел. Ибн Мухарик, наклонившись к Хасану, прошептал:

— Я не могу больше, у меня будто огонь в животе от красного вина.

— Погоди, — успокоил его Хасан, — я вылечу твою хворь.

Когда халиф вернулся, поэт громко засмеялся.

— Над чем ты смеешься, Абу Али? — подозрительно спросил халиф.

— Я смеюсь на тем, повелитель правоверных, что Ибн Мухарик не терпит вкуса и запаха арбузов и, когда видит его, у него начинаются колики в кишках.

Халиф с интересом посмотрел на Ибн Мухарика:

— Это правда?

Тот кивнул. Амин широко улыбнулся:

— Клянусь Аллахом, я никогда еще не видел такого. Эй, Ибн Мухарик, если съешь арбуз, я отдам тебе все ковры и всю утварь из этой комнаты!

Ибн Мухарик сделал испуганное лицо:

— Повелитель правоверных, не убивай меня, — заныл он, делая вид, что его тошнит.

Но Амин крикнул:

— Эй, принесите два арбуза!

Слуги разрезали арбуз, а Ибн Мухарик дергался, притворяясь, что испытывает нестерпимые боли в животе. Потом Амин приказал держать его за руки и вкладывать в рот куски арбуза. Ибн Мухарик давился, арбузный сок залил бороду и одежду. Затем халиф приказал слугам разрезать второй арбуз и кричал, захлебываясь смехом:

— Съешь еще один арбуз, и я отдам тебе всю утварь из второй комнаты.

Внезапно Хасана затошнило, и он еле удержался от рвоты. Ему стал противен залитый арбузным соком и жиром Ибн Мухарик, а Амин, крупные и очень белые зубы которого блестели в широко открытом рту, походил на одного из постоянно голодных львов, содержавшихся во рву, забранном решеткой.

Пошатываясь, он поднялся и, держась за стены, вышел в сад. Прохладный ночной воздух сразу отрезвил его, и он долго стоял, наслаждаясь чистотой ясного ночного неба. Из покоев Амина донесся шум, в сад вышли слуги с тюками и скатанными коврами на плечах: «Переносят ковры в дом Ибн Мухарика». Хасан позавидовал — он и сам не прочь получить такие ковры.

— Но не такой ценой, — сказал он громко и тут же подумал: «А чем лучше я сам? Разве я не такой же шут этого бешеного толстощекого мальчишки?»

Из покоев Амина доносились теперь звуки лютни и голоса певиц. Хасан обошел здание и заглянул внутрь. На возвышении, покрытом парчовым ковром, сидели десять девушек-невольниц, певицы и лютнистки халифа. Ибрахим что-то говорил старшей. Запели сложенную им песню, слова для которой он взял у древнего поэта… Потом они вышли, и их место заняли еще десять девушек. Хасан подумал: «Эта забава не кончится до утра, моего отсутствия никто не заметит».

Он с трудом растолкал псарей — они улеглись после утомительной охоты:

— Выспитесь завтра, а сейчас возвращаемся домой.

Слуги вскочили.

— Господин мой, — сказал один, — у нас случилось несчастье: Быстрого укусила змея, и он околел.

— Что же ты, сын греха, не смог уберечь пса, который стоит десятерых таких, как ты, по крайней мере по разуму! — разозлился Хасан и хотел было ударить слугу, но вспомнил Амина и опустил руку.

— Где пес?

— Мы закопали его в саду.

— Отведите меня на это место, и я сложу стихи в его честь.

Слуги переглянусь:

— Слушаем, господин.

Хасан шел за ними по кипарисовой аллее. Чья-то собака бросилась ему под ноги и, испуганно взвизгнув, отскочила.

— Эй, стойте! — крикнул он вдруг слугам. — Не все ли равно, где я сложу свои строки?

И, подняв руку, как во время чтения торжественного мадха, начал:

— Я оплакиваю лучшего из псов, унесенного жестокой судьбой…

Стихи приносили облегчение, казалось, он очищается от шутовства, мелкой зависти, злобы — всех тех чувств, которые овладевают каждым в халифских покоях даже помимо его воли. Сейчас ему казалось странным, как он может так долго терпеть этих людей. Ведь он не раз говорил друзьям: «Во дворце я чувствую себя точно на горящих углях».