Абу Нувас - читать онлайн книгу. Автор: Бетси Шидфар cтр.№ 93

Астролог задумался:

— Повелитель правоверных, я должен составить гороскоп…

— Мне не надо никакого гороскопа, — гневно прервал его Харун, — я хочу, чтобы ты сейчас же истолковал мне мой сон.

Астролог нерешительно начал:

— Повелитель правоверных, твой сон означает, что земля неверных покорится тебе вновь. Что же касается слов о том, что ты будешь похоронен, то ведь ни один из нас не свободен от этой доли…

— Уйди! — крикнул Харун. — Ты просидишь в подземелье до тех пор, пока не научишься истолковывать сны.

Астролога увели; все сидели, опустив головы. Харун в гневе, и участь несчастного звездочета грозит всякому, кто не угодит халифу. Хасан ушел домой в тот день с тяжелым чувством — ему казалось, что меч Масрура занесен у него над головой.

Единственным средством рассеять тоску было бы собраться, как когда-то с друзьями, позвать певиц и танцовщиц, устроить веселое состязание.

Может быть, истратить деньги, полученные от Хасыба, на угощение приятелей-поэтов? «Время сглаживает то, чего не могут сгладить ласковые слова» — говорит пословица. И что значат их мелкие распри в такое грозное время? Вот-вот разгорится смута — два старших сына Харуна враждуют уже давно, и хотя халиф заблаговременно написал завещание, которое было разослано всем наместникам и даже, записанное лучшими чернилами на прочном пергаменте подвешено в Каабе, что значит бумага и пергамент, когда дело пойдет о власти?

Хасан приказал позвать всех друзей и передал им, чтобы они приводили кого захотят из знакомых и незнакомых ему. Ему принесли для охлаждения напитков лед, недавно доставленный в Багдад, лучшую птицу, отборную зелень и фрукты. Чернокожий повар, — как говорили, непревзойденный мастер своего дела, — хлопотал во дворе, по всему кварталу разносился дразнящий запах жареного мяса, подливок, пряных трав.

Когда собрались гости, Хасану показалось, что вернулись дни его молодости. Были все, кроме Муслима, скрывавшегося неведомо где, и ученика Хасана, Абу-ль-Бейда ар-Рияхи, того самого, о ком он сложил стихи, оплакивающие его раннюю смерть: «Пусть бы промахнулась судьба, послав в него стрелу». Хасан вопреки обыкновению быстро опьянел. То ли сказалась усталость от недавнего путешествия, то ли возраст…

Зашла речь о волнениях в Сирии. Кто-то спросил:

— Почему каждый год в этих землях неспокойно? Ведь и Бану Кинда, и Бану Мадаа, и Бану Рабиа, и другие племена живут на своих землях и могли бы давно забыть о распрях, начало которых идет от язычества.

— Что поделаешь с бедуинами, им скучно без драки! — ответил Хали, а Хасан поднял руку:

— То ли дело у нас в Багдаде, мы пируем в цветущих садах, а не охотимся на саранчу и тушканчиков. Послушайте, что я сказал о бедуинах:

Оставь остатки жилища, которые давно заплесневели,

Испытывая на себе свирепость ветра

И сырость дождя. Будь человеком,

Что в совершенстве постиг

Науку наслаждений и безумств.

Кто-то выкрикнул — Хасан не узнал голоса, возможно, незнакомый человек, попавший к нему случайно, а может быть, он уже забыл его, ведь у него в Багдаде так много знакомых:

— Абу Али так плохо отзывается о кочевниках потому, что родом не араб, а маула южан. Но всем известно, что северные превосходят их благородством.

Хасан пришел в бешенство. Теперь у него на родине и в его собственном доме осмеливаются прямо в глаза повторять клевету о его неарабском происхождении! Да еще превозносят северян, издавна отличавшихся тупостью и непомерной дикостью. Ведь все лучшие поэты и храбрецы древности были из южных арабов — его родичей! Он крикнул:

— Я не знаю тебя, человек, но ты лжешь тысячу раз. Во-первых, я покончу с каждым, кто еще раз осмелиться сказать, что я не араб, а во-вторых, вся слава нашего народа — от рода Кахтана! Послушайте, что я вам скажу сейчас и запомните навсегда:

Я не буду воспевать палатку, которая истлела, ее изменили

То дождь, то непомерный зной.

Не буду я оплакивать руины,

Ставшие жертвой ветра и ливней.

Не буду я долго плакать, когда

Далек я от цели, и руины должны служить мне увещанием.

Нет! Мы владели троном, наша была Сана

Дворцы которой благоухали мускусом.

Давно уже Хасан не чувствовал такого вдохновения — теперь он редко читал стихи, не записав их предварительно. Но тут слова, казалось, лились сами, вспоминались восторженные описания Абу Убейды, предания о древних южноарабских героях. Он складывал стихи о прославленном герое Амре ибн Мадикарибе, о Зейде по прозвищу «Зейд — покровитель конников», о двух Аштарах, ближайших сподвижниках пророка.

— Мы — южные арабы, били персов и «желтолицых» — румийцев еще в древности, и герои Бахрам Гур водил дружбу только с нами. Химьяритские цари наводили страх на марзубанов Персидской державы.

Восхвалив своих родичей, Хасан перешел к описанию северных арабов — «сыновей Аднана»:

— Я люблю только Бану Корейш из-за их пророка,

Я признаю их красноречие и дарования.

Но зато другие северные племена не заслуживают ни любви, ни уважения.

Наверное, ни один из присутствующих не знал столько преданий арабских племен — пригодились и уроки Халафа и Абу Убейды, и пословицы Муфаддаля. Хасан, уже забыв о цели своих стихов и упиваясь собственным красноречием, издевался над всеми северо-арабскими племенами:

Кайс Гайлан, Асад, Бекр, Ваиль — это дураки и лжецы,

Тамим и Хандиф — ничтожные трусы, такие же и Бану Таглиб:

Бану Таглиб только оплакивают останки становищ,

Но никогда не отомстили за убитого злодею.

Затем он возвращался к безудержному восхвалению Кахтанитов; вспоминал Хатима из племени Тай, самого щедрого из арабов, вождя доблестных всадников, у которых искал помощи сам царь персов Парвиз, и вновь поносил Тамим, Бакр ибн Ваиль за их дикость, нечистоплотность и надменность.

Стихи разили, как отравленные стрелы — Хасан чувствовал это и не понимал, почему они вызвали такую настороженную тишину.

Закончив декламировать, он не услышал привычных восторженных похвал, и обиделся. Нахмурился, ворчливо заметил:

— Видно, в Багдаде потеряли вкус к хорошим стихам.

Но Хали, наклонившись к нему, шепнул с какой-то странной интонацией:

— Ты очень неосторожен, Абу Али, сейчас не время поносить родичей повелителя правоверных и восхвалять персов — опору Бармекидов.

— Пустое, — отмахнулся Хасан. — Харуну известно, что я никогда не был их сторонником и много раз высмеивал их в стихах.

— И все же, — настаивал Хали, — я бы на твоем месте побыстрее разыскал свои залоги и поспешил скрыться куда-нибудь в безопасное место.

Хасан снова махнул рукой: