Абу Нувас - читать онлайн книгу. Автор: Бетси Шидфар cтр.№ 85

А Хасану тоскливо. Не потому, что уехал халиф, — денег еще оставалось достаточно. Но он чувствовал, что друзья как-то сторонятся его. Может быть, он сам виноват — слишком подчеркивал свое превосходство.

Особенно упрекал он себя за слова, сказанные им однажды Хали. Они собрались, как обычно, в доме Хасана, и каждый должен был произнести по очереди два бейта из тех стихов на одну рифму, которые считает лучшими. В тот день, кажется, они выбрали рифму на «лам». Хали сказал тогда:

«Дивитесь, дивитесь, люди,

как прекрасна невеста, выросшая в садах Кутраббуля».

Все одобрительно зашумели, только Хасан пренебрежительно сказал — он и теперь еще краснеет, вспоминая это: «Да, хорошие стихи, но все равно люди припишут их мне!» Хали бросил на него быстрый взгляд, но ничего не ответил. С того вечера он почти не бывал у Хасана; говорили, что все время он проводит с одной из дворцовых невольниц и даже хочет выкупить ее.

Хасан скучал по Хали, но гордость не давала ему сделать первый шаг к примирению. К тому же кто-то из учеников передал ему, что Асмаи сказал Джафару Бармаки: «Абу Нувас был бы хорошим поэтом, если бы не его пристрастие к простонародью и к низким выражениям. Он потакает базарной черни, и эти невежды приписывают ему все лучшие стихи других поэтов». Хасан сразу вспомнил свои необдуманные слова. Значит, Хали передал их Асмаи, и старик тоже стал его врагом.

Но окончательный разрыв произошел позже, когда Хасан встретился со своими прежними друзьями в мечети. Как обычно, поэт пришел туда вечером, чтобы позаниматься с учениками. В дальнем углу, у колонны, расположились на своих ковриках Муслим, Хали, Раккаши, несколько молодых начинающих поэтов и Асмаи.

Увидев Хасана, все поэты одновременно встали, а Хали, нарочито торжественным жестом указал ему на почетное место. Хасан огляделся, думая, что тот шутит, но его бывший друг был непривычно серьезен. Обозлившись, Хасан поднял лежавшую неподалеку бамбуковую палку, уселся посередине.

— Раз уж мне предоставили это место, я воспользуюсь им как считаю нужным, — сказал он, подняв палку словно учитель куттаба, угрожающий нерадивым ученикам.

Но никто не принял его шутку. Муслим криво улыбнулся, а Хали сказал: «Мы слушаем тебя, учитель». Асмаи недовольно проворчал:

— Ты растерял свой адаб с тех пор, как делишь ложе с неверной, безбожницей, распутницей, проклятие Аллаха на ее голову! Всем известно, что она давала приют разбойникам и грабителям, а сейчас приютила тебя, собеседника повелителя правоверных. Ты мог бы жениться на состоятельной и непорочной девушке, а выбрал нечистую шлюху с красными волосами. И что только прельстило тебя в ней?

Кровь ударила Хасану в лицо. Так вот о чем говорит теперь этот праведник! «Сушеная саранча» — вспомнилось ему прозвище Муфаддаля. Но, сдержавшись, он с вежливой издевкой ответил:

— О, достойный шейх, ты не знаешь всех качеств этой женщины. Дело в том, что она постоянно остается девственной, как черноокие райские девы. Вот так я на земле наслаждаюсь райским блаженством, без паломничества, милостыни и священной войны.

Асмаи возмущенно отвернулся:

— Поистине, ты еретик, и лишь чудом избежал наказания. Опомнись, вернись к Аллаху, не то даже твой талант не спасет тебя!

— Я обязательно раскаюсь, шейх, когда земля забьет мне глотку, и я не смогу ни выпить вина, ни сложить стихи!

Хасан ждал, что кто-нибудь, хотя бы Хали, засмеется, но все молчали. Тогда он отбросил палку и вышел, не простившись.

В тот вечер Хасан окончательно решил уехать в Египет — правитель Хасыб давно звал его к себе, надеясь, что стихи Абу Нуваса, восхваляющие его, прибавят ему славы. Его сын, вернувшись домой, много рассказывал о том, как знаменит багдадский «эмир поэтов», как широко известны его стихи. «Тебя ждет наилучший прием, — много раз писал Хасыб Хасану. — Ты получишь от меня не меньшее вознаграждение, чем от повелителя правоверных, ведь Египет — богатая страна, а его харадж обилен и разнообразен. А если захочешь развлечений, то получишь столько наложниц и рабынь, сколько захочешь — наши женщины черноглазы, широкобедры и ласковы».

Он покинул Багдад как будто тайком — никто не провожал его, он даже не сказал ученикам, что уезжает. Теперь никто из них не жил с ним — каждый обзавелся собственным домом, Яхья женился и думал теперь только о том, как бы прокормить свое растущее семейство. Единственное, что как-то утешало и успокаивало Хасана, — это то, что он дал свободу Лулу и Нарджис.

Когда он писал договор у судьи, Нарджис, закутанная в темное, будто траурное, покрывало, плакала, а Лулу был растерян. Оба остались в доме Хасана, но он мало обращал на них внимания и позвал только перед отъездом. Нарджис прошептала: «Не уезжай, господин мой», а Лулу молча поцеловал Хасану руку и поклонился. «Будто провожают меня в могилу», — подумал Хасан и резко сказал:

— Оставьте меня, мне нужно еще собрать кое-какие вещи, а потом я вас позову еще.

Но как только они ушли, он тихо покинул дом, сам оседлал коня и пустился в путь.

Один, как в былое время… Но теперь он еще более одинок — тогда его сопровождали молодость и надежда. А на что надеяться сейчас? Казалось, он достиг всего, о чем мечтал, — у него есть слава, и денег немало, они оставлены в залог у нескольких багдадских менял и купцов, так что, если он вернется, не придется думать о заработке.

А дальше что? Седина все больше прокрадывается в волосы, друзья предали, поддавшись зависти. Кто знает, что ему еще готовит судьба? Как всегда в мгновения тоски, он стал произносить про себя строки из любимых стихов Имруулькайса: «Судьба — это злодей, жестокий убийца, гуль, пожирающий людей».

Потом повторять чужие слова надоело. Он задумался и под мерный шаг коня произнес:

— Разве жизнь может принести что-нибудь хорошее?

Нет в ней радости, она, как горький миндаль.

Разве ты не видишь, что чистая сущность жизни

И ее источник — из соленой морской воды?

Хасан ехал медленно, но еще до полуночи был уже далеко от городских ворот. В полях царила тишина, но где-то скользили странные фигуры, что-то таинственно шумело, в пальмовых рощах будто кто-то прятался и тайно следовал за путником.

— Я смелый человек, поэтому мне не пристало путешествовать одному ночью, — громко, чтобы успокоить себя и напугать призрачных злодеев, сказал Хасан. — Ведь еще мои предки говорили: «Храбрец тот, кто умеет уберечься от опасности».

Дорога была хорошо знакома — бессознательно он избрал путь, ведущий в монастырь, где не раз проводил ночи с друзьями за чашей сирийского вина. Его стены уже белели из-за мохнатых стволов высаженных монахами молодых пальм. После легкого стука ворота монастыря сразу отворились — здесь привыкли к поздним посещениям, которые приносили доход настоятелю.

— Мир тебе, путник! — сказал привратник, изможденный до того, что казалось, состоял из тонких костей, обтянутых желтоватой кожей. Хасан не мог удержаться: