Последний атаман Ермака - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Буртовой cтр.№ 117

— Заходи и ты к нам в гости, Игнат. И еще — ежели вам с Романом постирать что-нибудь или сготовить повкуснее, так вы запросто, без стеснения, нам не в тягость будет сделать и вам что-то приятное, покудова вы без женок. Договорились?

Игнат со смущением поблагодарил Марфу, сказал, что со стиркой у них и в самом деле не очень-то хорошо получается, еще раз поклонился и ушел по делам службы.

Проводив владельца избы, Матвей облегченно вздохнул, обращаясь ко всем, сказал важным тоном:

— Нут-ка, хозяева, прикиньте, что да что надобно здесь соорудить, чтобы Марфуша, Зульфия да Маняша жили спокойно, детишек народили и чтоб было где им колыбельки к матице привесить!.. Знать бы точно, когда князь Григорий выпроводит нас из Самары, чтобы успеть хоть что-то по дому сделать! — подошел к Марфе и ласково обнял ее за плечи, потом приложил руку к ее животу, словно хотел узнать, скоро ли будущий казак начнет проситься на волю.

— Про обустройство не тужи, Матюша, — успокоил его Наум. — Что не успеете, я сам доделаю, не без рук вовсе, да и топором владею. Какой надо плотницкий инструмент куплю, альбо на время у кого-нибудь одолжу. На полу спать не будем. Наши мешки ногаи не перетряхивали, одеяла есть, теплая одежда есть, у каждого толстое рядно, чтобы подстелить на соломенные матрацы. Будем жить да Бога молить, чтобы вы возвратились счастливо из ратного похода на крымских татар.

— Господь не выдаст, крымский хан не съест, — пошутил Ортюха, тут же схватился за живот и скорчил рожицу: — Сто чертей тому хану в печенку, чтоб весело спалось! Вспомнил аспида и так есть захотелось, что кишки разболелись! Ой-ей-ей, спасайте, иначе скрючит меня хворь так, что и дюжина молодцев не выпрямят, растягивая за руки и за ноги, впору будет коней привязывать, как лихие татары делают!

Марфа засмеялась, поняла этот намек, пошутила:

— Надо же такому случиться, есаул! И трех часов не прошло, как отужинали, а тебя от голода крючит! Придется спасать, чтоб грех не лег на душу… Симеон, а ты куда засобирался? Оставайся, вместе поужинаем.

Стрелецкий голова, все это время молча наблюдавший при знакомстве казаков с Игнатом Ворчило, поднялся с лавки, повинился:

— Мои стрельцы в дозор ночью пойдут, надо самому все досмотреть — служба. А вам счастья на новом месте. И помните, что я всегда буду рядом, — поклонился женщинам, надел шапку и тихонько прикрыл за собой дверь.

— Казаки, покудова развязывайте мешки, а мы с Зульфией и Маняшей, пока жар в печи не погас, что-нибудь сготовим на скорую руку. И вправду, уже стемнело, пора и о ночлеге побеспокоиться… Тогда и узнаем, нет ли в этой избе домового? А ну как начнет шалить по темному времени, непрошенных жильцов на мороз выгонять!

Митяй, отвязывая саблю, воинственно клацнул клинком в ножнах, постращал нéжить:

— Пусть только вздумает дурить — изловим греховодника и башку снесем вместе с бородой… Ты о чем задумался, атаман Матвей? По твоему лицу какая-то беспокойная мысль мечется! Хорошо тому жить, у кого бабка ворожит! Скажи, может, сообща что и наворожим, ногаям в большую досаду!

— Да все, Митя, о службе государевой думками раскидываю. Вправду ли Боярская дума отпустила нам прежние вины, альбо затаила зло, в наших саблях нужду имея на опасных крымских рубежах? Ну, да не будем об этом голову ломать теперь, время придет и будет то, что Богу угодно. Так попы говорят нам, серым людишкам. А мы слушаем да своими умишками живем — хлеб жуем!

Ортюха и Томилка вытащили из больших мешков постельные принадлежности, и бывший скоморох, соглашаясь с атаманом, неожиданно сказал с безнадежным отчаянием, зная, что этого сделать невозможно:

— Эх, хотелось бы мне теперь пролезть под шапку князя Григория да выведать доподлинно все его мыслишки про нас? Не затевают ли бояре в той московской Думе каким-либо способом извести всех казаков по самые корни? Не оттого ли воевода злобствовал, что и атаман Барбоша на Самару не пришел?.. Ну да ништо-о, казак для воеводы, что колючий ерш для прожорливой щуки, поперек горла встанет! Не будем, казаки, раньше срока от удивления бровями дергать! Даст бог, все счастливо обойдется, без боярского злоехидства и пакости. Митяй, ты всех моложе, помоги женкам нарезать хлеба, скоро каша для прожевывания будет готова! Эх и наедимся на новом месте!

* * *

— Экая негаданная морока пришла на мою голову! — сокрушенно выговорил князь Григорий, когда в присутствии приказного дьяка Ивана Стрешнева прочитал присланную от государя царя и великого князя Федора Ивановича грамоту о немедленном задержании яицких атаманов под надежную стражу, которые объявлены виновными в новых нападениях на ногайские кочевые улусы Шиди-Ахмеда и побитие ногайского войска под Кош-Яиком.

— Ты смотри, дьяк Иван, какие угрозы сказывал хан Урус государеву посланцу Ивану Хлопову перед его отъездом в Москву? Об этих угрозах извещает меня государь, дабы быть нам в постоянном бережении от возможного ногайского нападения на город Самару. Вот что грозил хан Урус нашему царю в своем письме: «А казаки, де ныне в наши улусы ж украдом приходят беспрестанно, и то де знатно, што он, государь московский, не хочет в миру быть. И только де твой государь не похочет со мною в миру быти и казаков с Волги и с Яика не согнать, и я с ним стану воеватца и сложуся с крымским ханом за одни». В ответ посол Хлопов пояснял хану Урусу, что казаки государю великие ослушники, и он, государь, о том уже писал хану и звал сообща тех казаков ловить и вешать.

— Надо же, воевода князь Григорий Осипович! — отозвался приказной дьяк с таким видом ужаса на лице, словно это его велено ловить в степи и тут же вешать! — Но как нам теперь быть, ведь казаки, тут как тут, уже шесть ден как съехали из Самары к судовой пристани у зимовья? И как нам быть, ежели те воровские казаки уже в стругах и отплыли? Тогда атаман Матюшка нам не дастся в руки и в Самару не воротится, чуя беду на свою голову! По безлюдью, ведомо, смерть не ходит, надобно как-то изловить тех казаков!

Князь Григорий перестал ходить по горнице, остановился напротив обескураженного царской грамотой дьяка Ивана и ухватил его обеими руками за отворот полукафтана. Не сказал, а со змеиным каким-то шипением тихо приказал, глядя в расширенные от испуга глаза Стрешнева:

— Минуты не мешкая, шли моим словом литовского голову Семейку Кольцова в зимовье! Вели ему спешно, ежели казаки еще не сплыли, атамана Матюшку Мещеряка и его есаулов воротить ко мне!

— А ежели казацкий атаман заволнуется и не поедет к тебе, князь Григорий Осипович? Что тогда делать стрелецкому голове? Ведь угрозы атаман не убоится, тут как тут, может силой побрать струги и самовольно уйти на Яик, к атаману Барбоше?

— Матюшка может! А потому Семейка, не зная об этой государевой грамоте, обманно, сам того не ведая, скажет, что из Москвы пришла государева казна, и что атаман и есаулы могут самолично по своим спискам получить на своих казаков денежное жалованье вперед за три месяца из моих рук. И пущай, по отъезду атамана, приказом второго воеводы Ельчанинова, который теперь в том зимовье досматривает за отбытием стругов, казаки и стрельцы плывут и часу не задерживаясь. А буде, начнут спрашивать об атамане, то пущай Ельчанинов скажет, а литовский голова поддакнет, что Матюшка и его есаулы пойдут за ними с казною и с довольной охраной на легком струге и в два-три дня догонят их всенепременно.