«…полную приключений!..»
– Если бы с вами что-то случилось, то, если правда, что с вашими родителями произошло что-то нехорошее, от вашей семьи ничего бы не осталось, а так вы… Вы молчите?.. – Элеонора провела рукой по его плечу. – Вам надо поспать, прижмитесь ко мне, но сперва бросьте в огонь дров.
Сорокин дотянулся до поленьев и тихо положил их на догорающие угли, в темноту зигзагами полетели искры и в вышине погасли, и на чёрном небе проступили звёзды.
– Вы сказали, что если бы со мною что-то случилось?.. Вы имели в виду, что если бы меня убили?
– Да, Мишя, если бы вы погибли, тогда от вашей семьи никого бы не осталось… – Элеонора поёжилась и плотнее прижалась к спине Сорокина. – Вот, выпейте и спите, – сказала она и подсунула ему фляжку, – а я теперь буду вас сторожить, только не шевелите дрова, пусть тихо горят, тогда хватит до утра.
Под утро – от подступавшего холода Сорокин просыпался и сразу снова засыпал – костёр оставил от себя только серое пепелище. Когда в последний раз уже в ранних сумерках он на секунду открыл глаза, то увидел, что «этот костёр уже не может греть», и с этой мыслью снова заснул и, как ему показалось, сразу проснулся, потому что почувствовал спиной горячее тепло. Осторожно, чтобы не потревожить Элеонору, он подставил локоть и, поддерживая её, отодвинулся. Тепло сразу пропало. Он пересел и заглянул ей в лицо: она сидела с широко раскрытыми глазами и смотрела в одну точку, кожа на её лице была тёмная и мокрая от пота.
– Энн! – тихо позвал Сорокин и легко потряс её. – Энн, как вы?..
Элеонора повела головой и стала облизывать сухие губы.
– Элеонора, что с вами? – Сорокин смотрел и не знал, что делать: если он отпустит её, она завалится на снег, её надо было пересадить так, чтобы она на что-то опиралась, но для этого он сам должен встать, а значит, отпустить её, и тогда она всё-таки упадёт. Он дотянулся до ближайшего мешка, подтащил его и подсунул, привстал и быстро схватил ещё какие-то мешки. Теперь Элеонора сидела уверенно. Сорокин вскочил, схватил полено, осторожно положил его на ещё теплый пепел и попытался раздуть, пепел вспыхивал мелкими искрами, но они сразу гасли.
«Ч-чёрт! Надо бы какую-нибудь разжигу!» Он вспомнил слово, которое слышал от солдат. Он огляделся, увидел на обочине обронённые накануне зелёные хвойные ветки рубленого лапника и сразу вспомнил о фальшивом донесении, которое получил от Огурцова. Огонь быстро разгорелся, поленья шипели кипящим соком, соседи уже встали, они пристраивали таган с котлом, полным снега.
– Што делать будем, ваше благородие? – бросая у костра срубленные жердины, спросил хозяин саней. – Дамочка-то ваша хворая наскрозь, а обоз-то вот-вот тронется… Ка бы не тиф у ей!
Сорокин не знал, что делать. Он повесил свой вчерашний котелок на таган и стал бросать на его стенки снег, снег шипел, пари́л, плавился и сливался на дно.
«Хоть немного растоплю, хоть полкружки, и дам ей попить!»
Элеонору переложили на сани, она стонала. Её пришлось связать, потому что она пыталась раскрыться, у неё был жар, тот самый, который почувствовал Сорокин; она порывалась расстегнуть ворот шубы и освободить горло. Все видели, как она тяжело дышит, какое красное у неё лицо и блуждающие, безумные глаза. Она что-то бормотала по-английски, но Сорокин не мог понять что.
– Вот-вот уж и обоз тронется, – суетясь вокруг саней, причитал хозяин. – Что зенки-то распялила?!! – Вдруг он заорал на свою жену, которая, явно сторонясь заболевшей Элеоноры, стояла и прижимала к себе двух малолетних дочерей. – Наваливай поклажу и давай харч!
Над обозом вились дымы костров, обозники торопились кончить ночлег, что-то съесть и были готовы тронуться, как только пойдут передние сани. За суетой вокруг Элеоноры Сорокин, только когда на него упала тень, увидел вставшего над ним и костром всадника.
– Вы Сорокин? – крикнул запыхавшийся бледный, с яркими от мороза щеками, одетый в гражданское пальто и юнкерскую фуражку юноша.
– Да, а вы кто?
– Вам срочно в штаб! – не в меру громко крикнул юноша, сунул ему пакет, откинул за спину конец башлыка, намотанного поверх фуражки, и стал заворачивать лошадь.
– А что? Кто? – успел спросить Сорокин, но всадник уже нахлёстывал тощую, голодную лошадь в обратную сторону.
«Чёрт! Как не вовремя!» – Он посмотрел на Элеонору.
Рядом уже стоял хозяин саней.
«Ведь не довезут, бросят по дороге!..» – со злобой подумал он.
– Вы не беспокойтесь, ваше благородие, сколько жива будет, повезём, вы тольки ворочайтесь, а то женка моя от страху сомлела! А там, глядишь, и конягу свово подкормите, и дамочке снадобьев каких добудете!
Сорокин бросил в костёр ветку, которой мешал снег в котелке, и пошёл к Гнедому. Уже влезши на него, он увидел, что на покрывавшем сани тряпье рядом с Элеонорой лежит фляжка.
«Надо спирту набрать или самогону», – подумал он, подъехал и взял её.
* * *
Слева с юга они услышали шум мотора.
– Сейчас проедет, напылит, надо накрыть уху и продукты, – сказал Михаил Капитонович и достал из авоськи сложенную газету. Гога собрал остатки продуктов, положил их рядом с ведром, Михаил Капитонович накрыл всё газетой и придавил углы камешками. Через несколько минут мимо них в посёлок проехал американский «студебекер» и поволок за собою высокий шлейф густой тонкой пыли.
– Сейчас бы перебраться на тот берег, а то потом эту пыль из одежды не вытрясешь!
– Видно, уже поздно. – Гога поднялся на ноги. – А ничего страшного, Михаил Капитонович, ветер как раз от нас.
Ветер действительно относил пыль на ту сторону дороги.
Гога убрал газету, сел и взялся за ложку.
– А что было дальше? – спросил он, бросил в огонь последний пучок люпинов, махнул рукой, отгоняя дым и комаров, взял фляжку, булькнул оставшейся в ней водкой и попросил у Михаила Капитоновича стакан.
– Дальше?! – задумчиво промолвил Михаил Капитонович. – Дальше меня попросили опознать шестерых убитых ночью… это уже в штабе, когда я туда добрался.
Гога вопросительно посмотрел на него.
– Огурцовские напали на штаб, но нарвались на охранение, и шестеро из них были убиты.
– Они что, к красным, что ли, присоединились?..
– Да! Только это выяснилось уже позже, намного позже. Сначала думали, что просто за жратвой пожаловали, ну и нарвались, а…
– Вы их узнали? А Огурцов?
– Огурцова между ними не было, но этих я узнал, всё же больше месяца с ними в одном эшелоне ехал… – А леди Энн? Элеонора?
– Леди Энн я не нашёл.
– Как?
– Да вот так! Я вернулся в обоз, я думал, что он продвинулся вперед, и только позже узнал, что за штабом с боковой дороги вклинились ещё беженцы и сани моих попутчиков и Элеоноры вместо того, чтобы продвинуться вперед, застряли, а я не доехал.