Вольф Мессинг - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 84

В моем присутствии Трущев предъявил фотографию Сорокиной Алексу-Еско. У того ни единая жилочка на лице не дрогнула, но разве от Мессинга скроешь удар, который испытал молодой человек.

— Еско… — я не выдержал и вступил в разговор.

Шеель с ненавистью глянул на меня.

Пауза.

Ненависть сменилась волчьей тоской.

— Еско, — продолжил я. — Судьба любимой женщины в твоих руках.

Трущев добавил.

— А также судьба вашего сына.

Эта новость добила Еско. Он, теряя сознание, сполз со стула.

Я бросился на помощь. Трущев окриком остановил меня.

— Сядьте на место, Мессинг.

Через пару минут Еско пришел в себя.

Трущев обратился к нему.

— Алексей, вы готовы выполнить задание родины?

Шеель замедленно кивнул. Трущев глянул в мою сторону. Я тоже кивнул.

Неожиданно Алекс-Еско вскинул голову.

— Я должен повидаться с Тамарой!!

— Конечно. Только у меня есть просьба, — ответил Трущев. — Не согласились бы вы навестить ее по месту службы?

Алекс-Еско, не скрывая изумления, глянул на следователя.

— Она служит?!

Трущев подтвердил.

— Да, Алеша. В армейском госпитале под Волоколамском.

Шеель кивнул.

— Я согласен.

— Вы отправитесь с нами, Мессинг, — предупредил меня Трущев.

Это была нелегкая поездка. Мороз донимал так, что, как говорят в России, я едва не отдал Богу душу. Маршрут был нарочно проложен таким образом, чтобы Еско мог воочию убедиться, чем забавлялись немцы на оккупированной территории. Ничего более страшного я в своей жизни не видал. Замерзшие, истерзанные трупы снятся мне до сих пор, даже на высоте ангельской белизны облаков. Сердце у меня вздрагивало — если швабы так поступали с гоями, что же они выделывали с моими соотечественниками?

Об этом страшно было подумать.

Двести километров мы едва осилили за световой день. В сумерках прибыли в Волоколамск, отыскали в/ч 5114. Встреча любящих произвела на меня странное впечатление своей обыденностью, немногословностью, тусклым светом сделанной из снарядной гильзы керосиновой лампы, словами, тихой радостью Тамары, подрагивающими руками Еско.

Женщина смогла сказать только два слова:

— Я верила… — и зарыдала. [77]

Мы с Трущевым, не сговариваясь, вышли из комнаты.

* * *

Около двух месяцев мне пришлось прожить в гостинице «Москва» под надзором приставленного ко мне молоденького лейтенанта. Мне не разрешалось выступать, общение со знакомыми ограничили Трущевым и Финком и, вообще, посоветовали поменьше светиться на улицах.

В начале мая Трущев лично явился ко мне в номер и сообщил, что «товарищу Мессингу» разрешено вернуться в Новосибирск. Он не мог скрыть радости и буквально излучал приятное — все, мол, в порядке.

— Это точно? — не поверил я.

— Точнее не бывает. Со дня на день Шееля вывезут из партизанского отряда. Нарком обещал представить вас к награде.

Мессинг покраснел как рак. Ему хватило ума не спрашивать, что да как, хотя было жутко интересно.

Трущев предупредил.

— Лаврентий Павлович просил передать, чтобы вы не связывались с Панфиловым.

— Кто такой Панфилов? — удивился я.

— Алексей Павлович. Начальник военной разведки. Он пытался уговорить вас выступить перед поляками Андерса. Никаких поляков не надо. Наши люди сами свяжутся с вами в Новосибирске.

Интерес сразу остыл. Я пожал плечами.

— Я, собственно…

Трущев перебил меня.

— И, главное, не распускайте язык. Завтра вас доставят на Казанский вокзал и в путь. Гордитесь, Вольф Григорьевич.

— Служу Советскому Союзу!

Мы оба рассмеялись.

В приподнятом настроении я возвращался в Новосибирск. Радовало, что Мессинг на глазах становился советским.

Была конец мая сорок второго года, хотя за Уралом, особенно после Свердловска, еще лежал снег. Мы двигались медленно, с длинными остановками — поезд пропускал на запад воинские эшелоны. Настроение у пассажиров было приподнятое. Я впервые видал так много техники, столько молодых бравых, одетых в воинскую форму парней. Казалось, эта сила способна сокрушить любого врага. В вагоне только и разговоров было об успешно начавшемся наступлении под Харьковом. В ожидании скорого изгнания фашистов я пристрастился к чтению газет. Там было много занятного — в одном из номеров «Правды», например, мне попалась заметка о патриотическом поступке пасечника Трофима Лыськова, на собственные средства купившего внуку боевой самолет. На фотографии был изображен внук в летном шлеме в обнимку с седобородым дедом. Какие еще нужны свидетельства, чтобы подтвердить единство партии и народа?

По ночам, под гнетом энтузиазма и оживших надежд я никак не мог заснуть — прислушивался к перестуку колес и перебирал в уме события последних месяцев. Жизнь налаживалась. Мне было чем гордиться. Мессинг не сидел без дела. Он тоже внес свой вклад в приближение победы. Я не переоценивал его, и все же из проделанного на Лубянке вытекал вполне логичный вывод — человеку, способствовавшему успешному завершению операции «Близнец», пусть даже он лжепровидец из лжепровидцев, можно доверять, а это означало надежный тыл и возможность без страха смотреть в будущее.

Это много значило для бедняги-шнорера!

В доверительных отношениях с советской властью были и смешные моменты, например, просьба генерала Панфилова помочь облапошить поляков и погнать их на фронт не где-нибудь в Италии или африканской пустыне, а здесь, под Москвой. Такого рода фантастические мечты ничего, кроме улыбки, не вызывали, тем не менее, обещание Берии, что со мной свяжутся, являлась фактом, на который теперь можно было опереться.

Перспективы открывались самые радужные. Я все-таки стал «своим»! О том, по мнению Трущева, свидетельствовала грубость и тыканье наркомвнудела. В ответ на мое слабое негодование Николай Михайлович объяснил — «вам не обижаться, а радоваться надо». Оказывается, нарком позволял себе грубить исключительно со «своими». В отношении рядовых сотрудников он, как, впрочем, и все руководство страны, всегда был предельно вежлив, правда, не без суровости.