Валтасар. Падение Вавилона - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 19

Мечталось — выдам внучку за ровню, покладистого, храброго, честного парня, который по гроб будет благодарен Рахиму за собственность, выделенную им на житье, — и хвала Мардуку! Больше ему ничего не надо. Этот брак был совсем не по нутру Рахиму. Связать жизнь любимой внучки с человеком пусть даже ученым, но работающим на других, — в этом было что-то унизительное, недостойное славного имени Рахима. Писец — это что-то вроде ремесленника, умеет только корябать на мягкой глине. Ни землей не владеет, ни мечом — что это за жених!

Выбор есть, спросил себя Рахим, и с горечью вынужден был мысленно ответить — нет! Женю младших, глядишь, и жена Рибата наконец разродится. Не беда, что ходит порожняя. Его Нупта тоже долго не могла родить, потом случился выкидыш, только спустя лет двадцать после женитьбы она принесла ему еще двух сыновей. Лучше не было награды как жить в своем кругу, не соваться в высшие сферы, тупо и рьяно исполнять обязанности.

Не сложилось, не удалось отсидеться на родном подворье. Злой дух покусился на него, на его благосостояние, и в чем обличье он выступает, было не так важно. Но если кто-то посмел посягнуть на его, Рахима, илану, пусть не рассчитывает на покорность, на то, что низкий добровольно склонит шею. Он будет защищаться! Он не собирался подставлять спину чудовищу с телом человека и головой быка. Понятно, что битва будет не на равных, и никто не сможет сказать, чем кончится этот поединок. Победит ли свет тьму, выползавшую из подвалов вселенной, копившуюся в третьем подземном мире? Или этот мрак зальет верхнюю, осененную щедростью Шамаша, землю? Храмовые заклинатели, местный гадатель на внутренностях животных, знатоки, прорицающие будущее по полету птиц вряд ли могли помочь ему в этом деле. Нагляделся он на этих предсказателей, даром, что ли, был вхож в ближайшее окружение царя. Старик Набополасар заставлял своих бару и макку [33] гадать столько раз, сколько требовалось, чтобы получить желанный ответ. Не брезговал подобными приемами и Навуходоносор, однако более всего Рахима заставил усомниться в полезности таких попыток разглядеть будущее дух скепсиса, насмешек и издевок над всякого рода прорицателями и гадальщиками, царивший в окружении царя. Иеремия, например, вообще на дух не переносил такого рода откровения, в открытую называл их шельмовством. Бел-Ибни и тот же Набонид вели себя пристойнее, но своей вражды ко всякого рода проходимцам, открывавшим будущее по внутренностям животных, толкованию снов или по полету птиц, относились скептически. В узком кругу они смеялись над суеверными страхами простаков, над их верой, что цвет печени способен открыть волю Мардука-Бела. Они не стеснялись высказываться в том смысле, что размалеванный, изготовленный человеческими руками истукан не может являться богом.

Рахим давным-давно смекнул, что если они правы, а, скорее всего, так и было, то полагаться следует только на самого себя. Если он до сих пор клал головку чеснока или лука перед статуями отеческих богов, отделял немного каши установленным в нишах изваяниям Иштар, Сина, Эллиля, Нинурты, Адада, то мысленно адресовал свои дары только ему, Единосущему Мардуку-Белу. Живи достойно, береги честь — и Он воздаст.

В земных делах простому смертному никогда не отыскать потаенного смысла. С болью в сердце обратился к Набузардану с неожиданным сватовством в надежде, что тот поймет, сообразит, что к чему. Тот сообразил, но решил дело таким образом, что одновременно сумел поставить на место зарвавшегося шушану. Да, Рахим оказался нужным в той игре, которая велась вокруг трона. Верно и то, что с новым правителем ему не ужиться, но при всем том сильные и великие нашли способ указать ему, простому солдату, его место. Печень горчила, но что поделаешь — придется отдавать Луринду на съедение этому отпрыску кичливого Набузардана. Суждения знавших Нур-Сина и утверждающих, что парень, по-видимому, он неплохой, обладает достоинством и честью, ничего не стоили по отношению к дочери шушану. В неравном браке Луринду могла оказаться в положении худшем, чем доля рабыни. Как тогда он сможет помочь ей?

Но выбора не было.

Оказавшись в отставке, Рахим ужаснулся тем переменам, которые произошли в городе. Во времена его юности отец, оторвавший четвертого сына от семьи, продавший его в армию, испытывал мучения, что не смог, как должно, вооружить сына. Быть солдатом всегда считалось великой честью для гражданина. Откупиться от службы считалось самым позорным делом, об этом помалкивали. Теперь этим открыто похваливались, о таких хитрецах говорили, что они умеют жить. Откупались даже от исполнения жреческих обязанностей. Впечатление было такое, что в Вавилоне забыли о том, что такое честь. Ранее достоинством в глазах соседей награждался тот, кто, владея собственностью, тратил доход на покупку нового щита, доброго меча или лука. Приобретение нового панциря становилось событием для всего квартала. Соседи собирались и благословляли его обладателя на подвиг, и подвиги не заставляли себя ждать.

Вот о чем, например, судачили в эти дождливые зимние дни в Вавилоне. Всех занимало дело некоего Набу-уцалли, который обязался за два года и пять месяцев обучить свободного горожанина Бел-ахе профессии бандита и сутенера. За это учителю, помимо процента от «дохода» ученика, полагалось два сикля серебра на «угощение». Прослушав курс и освоив тонкости грабительского ремесла, Бел-ахе решил выйти на большую дорогу. Однако ему не повезло, стражи порядка схватили его после первого же разбойного нападения. Уже сидя в доме скорби, [34] неудачник подал в суд на учителя, обвинив его в недостаточной профессиональной квалификации. В счет возмещения Бел-ахе потребовал от Набу-уцалли выплачивать один суту (15 литров) ячменя в день его семье, пока тот сидит в тюрьме.

Рахим лежал на спине и с неясным томлением в душе наблюдал за мелкими, озябшими, промокшими, зимними звездами. Слезы навернулись, когда вспомнил, как когда-то, ворвавшись в пределы поганой Ниневии, вырвал меч у растерявшегося ассирийского воина и отрубил ему кисть правой руки. Воин-то был совсем мальчишка, и, видно, из богатой семьи. Вооружение на пареньке было знатное: жилет из буйволиной кожи с нашитыми бронзовыми бляхами, шлем с загнутым вперед навершием, поножи, налокотники, алый плащ. Когда Рахим лишил его кисти, тот заскулил как щенок, прижал кровоточащую ручку к груди… Тогда декум изрядно поживился, трофеи продал, и до сих пор, вспоминая былое, голова кружилась от гордости. В такие минуты он чувствовал себя непобедимым.

Рахим никогда не насиловал пленниц — звериного в нем было с мизинец. Разве что только после команды, когда в лагерь допускались торговцы сикерой, [35] когда одновременно заунывно и разухабисто начинали звучать трубы, призывавшие отпраздновать победу, он позволял себя чуть расслабиться. Никогда не бегал смотреть на знатных пленниц, которых водили по лагерю с задранными подолами, чтобы срам на люди, чтобы любой придурок, завидев завитой волосатый мысок на умащенном, белейшем теле бывшей царской наложницы или жены богатого вельможи, мог разразиться хохотом. Правда, Рахиму был известно — ржут и тыкают пальцами по большей части от радости, что остались живы. Если удержу не было, Рахим всегда старался договориться с пленницей, пообещать хотя бы что-нибудь, любую безделицу. Например, продать ее самому добродушному из торговцев живым товаром. Бывало, заговаривался с несчастной женщиной и трепался с ней до рассвета, и, случалось, утром та валялась у него в ногах, молила, чтобы хозяин не продавал ее. Среди его добычи попадались и знатные, ухоженные дамы, и горожанки из бедных. Каждый раз он старался решить их судьбу по справедливости, как договаривались.