Дочь колдуньи - читать онлайн книгу. Автор: Кэтлин Кент cтр.№ 51

Наконец когда комната наполнилась вечерними сумерками, отец подозвал нас, поставил по обе стороны от себя и крепко прижал, отчего нам стало покойно. Впервые в жизни отец меня обнял и позволил моим слезам смешаться со своими. Утром мы проснулись вместе с солнцем, и отчаянная надежда поселилась в наших сердцах, когда мы приступили к летней жатве. Большая часть поля будет оставлена гнить на корню, так как нас теперь было только трое, чтобы жать, связывать в снопы и молотить пшеницу. Но мы шли плечо к плечу, туда и обратно по пыльным рядам. Рты от жары и нарастающего отчаяния были словно набиты ватой, руки ныли и дрожали от бесконечного махания косой, а глаза пересохли от вглядывания в линию горизонта в поисках неумолимо приближающейся тюремной повозки.

Август считается месяцем бешеных собак, но мы увидели дворнягу, спешащую на юг по Бостонскому тракту в последние дни июля. С самого раннего утра мы с Томом вдвоем работали в амбаре. Отец отправился в долгий путь в Салем с мешком провизии, которой едва хватило бы на одного человека. А ее теперь нужно было делить на троих. Он стал уходить в разное время, боясь, что констебль следит за ним и приедет за нами в его отсутствие.

Мы все затянули пояса потуже, и чувство голода не покидало нас ни днем ни ночью. Жара иссушила реку Шаушин, превратив ее в маленький ручеек, из-за чего и пруд Бланчарда стал грязной ямой, а наш колодец высох, обнажив склизкие, поросшие мхом камни на дне. Мы убрали, какую смогли, пшеницу, и Том орудовал на сеновале, сбрасывая новую солому на подстилку скоту, а я молотила и веяла зерно. В изобилии в амбаре водились только мыши, и, несмотря на то что корова давала совсем мало молока, я вынуждена была наливать немного в блюдца для змей. Кошки давно разбежались из-за собаки. Я смотрела, как мыши бессовестно поедают зерно, и гадала, как мы переживем зиму без хлеба. Том затих на сеновале, хотя пылинки от только что сброшенной вниз соломы еще кружились в воздухе.

Я крикнула Тому, чтобы он прекратил лоботрясничать и закончил работу, но он не отвечал. Жара сделала меня раздражительной, и Ханна держалась от меня подальше, боясь, что я ее отшлепаю. Я видела, что она играет в соломе с моей куклой, выдергивая остатки ее нитяных волос. У меня не было сил ругать ее, и я снова окликнула Тома. Вскоре его лицо показалось у края сеновала.

Он прошептал, отрывисто дыша:

— Сара, иди сюда. Скорее.

Брат постоянно ходил с озабоченным лицом, но на этот раз в его голосе было что-то другое, был страх, от которого у меня сжалось сердце.

— Это он? Это он идет? — спросила я.

Голова закружилась, и меня охватила паника. Вот и дождались. Нас просто уведут, и никто не скажет нам ни слова на прощание. Со двора донеслось тихое злобное рычание, это пес давал знать, что у нас непрошеные гости. Я полезла по лестнице на сеновал, гадая, почему пес не лает яростно, во весь голос, как он обычно делал. Я встала рядом с Томом на сеновале и, когда он показал на дорогу, увидела собаку. Она шла в нашу сторону, шатаясь, как пьяная. Вокруг пасти выступила пена, язык вывалился. Собака быстро и тяжело дышала, будто ей пришлось долго бежать. Наш пес попятился, потянув за собой цепь, перестал рычать и жалобно заскулил. Дворняга, пошатываясь, продолжала двигаться к нашему псу и остановилась в двадцати-тридцати ярдах от амбара. Она нагнула голову до самой земли, и стекающая пена из пасти смешалась с пылью, образовав темную лужу. Вдруг она оскалилась.

До того как бешеное животное нападет, есть немного времени, иногда несколько секунд, иногда минут. Словно болезнь сгущает мозг и кровь, и поэтому голова работает медленно, урывками. Я глянула вниз, на открытую дверь, и поняла, что, разделавшись с нашим псом, бешеная собака может вбежать в амбар и напасть на Ханну, прежде чем я успею спуститься по лестнице.

— Том, — прошептала я, боясь отвести от дворняги глаза, — где ружье?

Он показал пальцем вниз. Я посмотрела туда и увидела ружье, прислоненное к балке. Наш пес, натянув цепь до предела, лежал неподвижно, прижавшись животом к земле. Он больше не скулил и не рвался, его челюсти были плотно сжаты, а клыки спрятаны. Я слышала, как Ханна напевает и разговаривает сама с собой, поэтому, улучив момент, я на нее шикнула. Собака медленно повернула голову в нашу сторону и уставилась в открытую дверь налитыми кровью глазами. Сделала шаг-другой, потом остановилась. Из ее горла послышался низкий скрипучий звук, и дворняга громко чихнула, разбрызгивая пену, свисающую из пасти, на несколько ярдов вокруг. С каждой секундой мне становилось все страшнее двинуться с места — я боялась, что, если пошевелюсь, собака бросится в амбар. Но каждое мгновение, пока она оставалась неподвижной, я корила себя за то, что не кинулась к Ханне и не подняла ее на сеновал, на безопасную высоту. Собака сделала еще несколько шагов, и я приготовилась рвануться с места, чтобы схватить сестру.

— Не успеешь, — тихо сказал Том, взяв меня за руку.

Он достал из кармана несколько мелких предметов, которые звякнули друг о друга, когда он зажал их в кулаке. Отведя назад руку, Том бросил камешек, который описал в воздухе дугу и приземлился в двадцати футах позади дворняги. Брат действовал без промедления, с уверенностью мальчишки, который стоит в речке и целится в мишень на дальнем берегу. С удивленным видом собака повернулась на шум. Том бросил еще один камешек, который приземлился на десять футов дальше первого. Дворняга зарычала и ринулась в поднятую камешками пыль. Потом остановилась, качаясь на непослушных лапах, и стала разглядывать пойманную добычу. Вдруг что-то отвлекло ее внимание — то ли тень пролетающей птицы, то ли прыгающая белка, то ли шуршащая на ветру листва, и, спотыкаясь, она побрела прочь по дороге. Весь оставшийся день, пока мы, обливаясь потом, работали в амбаре и на огороде, я наблюдала за худенькой, сгорбленной фигурой брата и не переставала удивляться его хладнокровности и сообразительности. После того как собака исчезла, у меня так задрожали ноги, что я не могла встать. Это Том помог мне подняться и спуститься по лестнице. Это Том подхватил Ханну и, к немалому удивлению девочки, стал ее качать, прижимая к груди. Это Том уверенно взял кремневое ружье и прошел около сорока ярдов по Бостонскому тракту в поисках собаки, которую готов был пристрелить одним выстрелом в голову.

На закате дня, когда мы сидели на заднем крыльце в ожидании, пока из окутанного маревом папортника-орляка на опушке леса Фоллс-Вудс не покажется высокая фигура отца, Том повернулся ко мне и сказал:

— Не такой уж я непутевый.

Я посмотрела на него с удивлением, а он утер рукавами пот с грязного лба. Пуговицы с этих рукавов были оторваны, чтобы сделать глаза для моей куклы, точнее, для куклы, которую я подарила Маргарет.

— Ты не одна на этой ферме, — продолжал он сдавленным голосом, — кто может о нас позаботиться, когда отца нет дома.

Я хотела возразить, но он оборвал меня:

— Это видно по тому, как ты на меня смотришь. Как не берешь меня в расчет, как глядишь на меня с жалостью. Там, на сеновале, ты не раз хотела попросить о помощи. Но я ведь ничуть не хуже тебя. Могу работать так же, как ты. Могу заботиться о нас так же, как и ты.