– Свят, свят, свят…
Веденяпин, вперив взгляд в Семена Хворостина, нависнув над ним телом, медленно растягивая слова, произнес:
– Ты тут спрашивал меня, что делать. Ее, еретицу, Алёну, имать, Федьку Сидорова, Игнашку Рогова, Ваньку Зарубина…
– Попа Савву – это исчадие ада, имать тож, – добавил отец Мавродий.
– …и Савву тож, и еще многих воров имать, животов лишать. Вот что делать надобно! А как? Подумаем. Для того и собрались ноня.
Максим Веденяпин сел в кресло. Ночная трапеза была продолжена, а вместе с тем и продолжался совет лучших градских жильцов города Темникова.
…Поляк не ждал, что Алёна среди ночи прискачет в Темников, и когда он увидел ее, раскрасневшуюся от скачки, порывистую, всю светящуюся счастьем, с сияющими глазами, он чуть было не задохнулся от нахлынувшего радостного волнения.
Не скрывая своих чувств, не обращая внимания на вошедших вместе с ней Игната Рогова, деда Савелия, молодцов из охранной сотни, Алёна бросилась в распахнутые объятия Поляка, шепча горячими губами:
– Милый мой! Любый! Никуда не отпущу от себя боле!
Поляк, охваченный душевным порывом, в исступлении целовал волосы, мокрые от слез щеки, огненные губы, ладони, ласкавшие его.
Глава 4 Цена предательства
1
Мелкие холодные капли дождя безжалостно хлестали по лицам десятка всадников, плетьми подгонявших усталых лошадей. Кутаясь в промокшие до нитки плащи, всадники беспрестанно честили непотребными словами своих атаманов, пославших их в такую непогоду.
Самый молодой из всадников то и дело обращался с одним и тем же вопросом к соседу:
– Долго еще?
Тот, вглядываясь в сплошную пелену дождя и делая вид, будто места ему знакомы, не спеша ответил:
– Еще толику. А там, чай, и приедем, даст Бог.
– А куда едем-то? – не унимался молодой.
– Так Степан Кукин знает, должно.
Впереди группы всадников ехал Степан Кукин – спокойный, рассудительный мужик. Его-то и решил совет атаманов направить послом к Михаилу Семенову – подручнику Степана Разина, пришедшему с Симбирской черты и сумевшему собрать вокруг себя мужиков сел Мурашкино и Лысково, Ворсмы и Терюшевской волости. В помощники Кукину были определены Григорий Ильин и большой мастер ратного дела, бывший десятник кадомской сотни Кирилл Пухов. Для охраны было выделено им до десятка молодцов.
Пришпорив коня, Кукина догнал Гришка Ильин. Он тоже был недоволен поездкой в слякотную ненастную погоду, хотя и сам напросился в совете, чтобы его включили в посольство.
– Сколь ехать-то еще? – закрывая лицо от хлестких леденящих нитей дождя, наклонился к Степану Гришка Ильин. – Может, заедем куда, переждем непогоду, обсушимся? – предложил он.
Степан Кукин, ничего не ответив, махнул рукой вперед, указывая путь.
– Так и в Нижний ненароком въедем, – зло усмехнулся Григорий. – Поди, уже верст двадцать пять – тридцать до Нижнего осталось, а то и менее того. Может, я поеду вперед, посмотрю, что там…
– Нет в том нужды. Приехали!
И правда, ехать было некуда. Дорогу перегораживал завал из стволов стройных сосен, замерших в объятиях корявых ветвей и не менее корявых стволов вековых черных дубов.
Как только кони посольской посылки встали перед нагромождением бревен, на каждом из всадников повисло по два-три мужика. Узнав причину, приведшую казаков в Волчье урочище, повстанцы отпустили не ожидавших нападения и потому так оплошавших молодцов, дав им в провожатые двух мужиков.
Ехали молча.
Лес отступил от дороги, но светлее не стало. Все так же моросил дождь, и на душе оттого было тоскливо и муто-рошно. Степан Кукин, погруженный в думы, даже не заметил, как он и его товарищи въехали в повстанческий лагерь, представлявший собой скопище землянок, наспех срубленных изб, навесов, и только тогда, когда один из провожатых подошел к нему и тронул его за колено, он оторвал взгляд от холки лошади.
– Чего тебе? – спросил он мужика.
– Приехали! Погоди толику, атаману скажу про вас, – пробурчал мужик и потрусил к добротно срубленному, с малыми окошками-бойницами дому. Перед домом прохаживалось двое мужиков, поодаль под навесом грелось у костра еще с десяток вооруженных повстанцев.
«Охрана, должно, – отметил про себя Степан Кукин. – Интересно, что за мужик этот Мишка Семенов, сговоримся ли? Надо сговориться! А то на что мы здесь. Алёна вовремя надоумила мужиков: силы копить надобно».
На высокое крыльцо из избы вышли двое. Одним из мужиков был провожатый, а другой обличьем нов. Пронзительно свистнув, он махнул рукой, приглашая казаков приблизиться. Степан Кукин тронул поводья, за ним потянулись и другие.
Внимательно оглядев приехавших, мужик спросил:
– Кто говорить с атаманом будет? Кому поручено?
Степан Кукин и Григорий Ильин, спешившись, взошли на крыльцо.
– Мы посыльщики, нам доручено с атаманом говорить, а то охрана, – кивнул Ильин на сидевших в седлах казаков.
Мужик еще раз оценивающе оглядел посольство и только после этого, открыв дверь в избу, крикнул:
– Демка, подь сюды!
На крыльцо вышел здоровенный, богатырского сложения молодец. Несмотря на то, что на широком поясе, оттягивая его, висела двухпудовая палица, вид его невольно вызывал улыбку. Широкое добродушное лицо являло собой образчик малого-простофили. Одет он был в дорогой из зарбафы кафтан, который не сходился на его могучей груди, и руки на добрую треть торчали из рукавов, ноги были обуты в проношенные лапти, а на голове красовалась шапка стрелецкого сотника, с куньей опушкой и красным околышем. Стоял он на ногах твердо, по-хозяйски, широко расставив в стороны.
– Проведи послов к атаману, а я пока молодцам место на постой отведу, привечу.
Демка понимающе кивнул головой и, буркнув сквозь зубы: «Проходите в избу», исчез в дверном проеме. Степан Кукин и Григорий Ильин поспешили за ним. Но как только они оказались в темных сенях, с десяток цепких и сильных рук стиснули их в железных объятьях, другие же проворные руки ловко обшарили одежду, обезоружили и только после этого втолкнули в горницу.
За длинным столом, заставленным едой и питьем, восседало шесть мужиков. Приход посыльщиков прервал их бражничество, и потому лица их выражали явное неудовольствие. Степан Кукин поначалу даже оробел, увидев застолье на серебре и золоте, разодетых в дорогое пестрое узорочье. Что те князья какие, сидят мужики во хмелю, красуясь собой. Под стать им и атаман, сидевший, развалясь, под образами в красном углу. Был он широкоплеч, рыжебород. Коротко остриженные волосы его были гладко причесаны, ухожены и лоснились от льняного масла. Лицо широкое, открытое, с оспяными отметинами на щеках, голубые глаза, хитро поблескивающие из-под нависших бровей, прямой нос, жесткие потрескавшиеся губы. Одет он был в синий, расшитый бисером, становой кафтан. Под ним виднелась розовая шелковая рубаха, с шитьем по вороту.