Ильгет. Три имени судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Григоренко cтр.№ 80

Толпа сжималась, мы стояли в ее середине. Из-за малого своего роста я не увидел, как вернулись монголы, посланные в лес за тонкими стволами. Но Йеха возвышался над всеми, его первым вытащили из толпы, — а вслед за ним потащили меня и удивились, увидев привязанного к великану человека, который едва доходил ему до локтя. И один из монголов уже подошел с ножом, чтобы перерезать связывавший нас ремень, но сын тунгуса, почуяв беду, прижал меня к себе и что-то заорал, показывая на свои глазницы, потом на мои уши и берестяную трубу.

Монголы не понимали его языка, но поняли сказанное и рассмеялись.

А потом начали они разбирать добычу, разделяя мужчин, женщин и детей, и делать из них связки, подобные тем, на которых сушат рыбу. Нескольких стариков из киргизов и людей тайги с незнакомых мне рек они просто выбросили из круга — отпустили.

Йеху из-за его роста привязали последним к дереву с самыми высокими людьми, а моя шея оказалась свободной от ремней — я шел, как теленок за важенкой. Монгол, из тех, кто смеялся над нами, присел на корточки, улыбнулся мне, что-то пролопотал и провел пальцем по своей глотке. Я кивнул.

Скоро покрылось русло связками людей, кругом ездили всадники. Все перемешалось, я видел многих людей тайги, но знакомых лиц среди них уже не было. Забыв о глухоте, я кричал имена жены и детей. Думаю, то же делали другие.

Плети мелькали над головами…

* * *

Мы прошли до киргизских степей, где между поминальными камнями лежали тела людей и коней, и черные птицы, слетевшиеся со всего света, не давали снегу засыпать тела. Потом повернули на закат. Мы шли долинами замерзших рек, шли среди гор, похожих на наши, потом и они остались позади. Пространство перед нами становилось все более открытым, я видел только море людей, бесконечное море колыхающихся голов, и где-то в глубине его были моя жена и мои дети.

Иногда, когда мы шли, Йеха спрашивал меня:

— Что видишь?

— Снег, долину, людей.

— Много людей?

— Больше, чем ты видел за всю свою жизнь.

Когда вставали на отдых, нас не отвязывали от шестов. Пищу монголам доставляли окрестные племена, покорные им, как и весь мир. Раз в день, а иногда реже, нам бросали из котлов горячие внутренности. Когда поднимались, чтобы идти дальше, — оставляли по несколько обессилевших, почти мертвецов. Сколько времени занял этот путь, я не знаю, помню только, что на исходе зимы мы пришли в местность, где горы уходили в широкие долины, а еще дальше исчезали совсем.

Там было главное стойбище монголов — величайшее из всех, какие способен разбить кочующий человек.

Там же разделили людей. Первыми отделили женщин. Йеха услышал в множестве голосов голос Нары, схватил мою трубу и закричал: «Она жива! Она здесь, она жива!» — «А дети?!» — кричал я. Но сын тунгуса ничего не ответил. Женщин увели куда-то в глубь стойбища, за сплошную преграду из повозок и юрт. Больше мы их не видели.

Потом решалась участь оставшихся. Первыми монголы оставляли жить людей, владеющих ремеслом. Предпринимая поход по лестным народам, они понимали, что таковых вряд ли найдут.

Но тогда вышло повеление их вождя: каждому воину приводить из похода по десятку крепких пленников, пусть даже и не умеющих делать ничего полезного. Зная, что по пути потеряют половину, воины брали людей столько, на сколько хватало шестов, чтобы потом не быть наказанными при подсчете добычи. Считая пленников, они ругались меж собой, но при этом никто не смел прикоснуться к сабле. Так они кричали весь день, отвязывая от шестов людей, щупая их руки, толкая в грудь, чтобы узнать, крепко ли они стоят на ногах. Тех, кто падал, был изможден до безразличия в глазах, уводили за стойбище и возвращались, вытирая сабли. Когда дошла очередь до меня и Йехи, я понимал, что нас тоже уведут за стену из повозок. Тратить корм на калек — а мы были калеками — монголы не стали бы.

Но, видно, при подсчете не оказалось провинившихся, и потому споры между монголами затихли.

А когда стемнело, зажглись бессчетные костры. Монголы поняли, что дело сделано, они отходили от тяжести похода, сбрасывали злые каменные лица и становились веселыми людьми. При свете огней они увидели, что в опустевшем загоне для пленных осталась диковина — привязанные друг к другу великан и коротышка, — и расхохотались по-настоящему. Они сходились, пили из бурдюков, и один монгол, показывая на нас, что-то говорил товарищам. Я понимал, что их забавит — маленькие глаза и огромные уши, ходящие привязанными друг к другу.

Тот, кто показывал на нас, подбежал ко мне — я узнал монгола, согласившегося не привязывать меня к лесине, — схватил мою берестяную трубу, прокричал в нее дважды: «Боорчу!» — и, смеясь, тыкал себя в грудь. Он назвал свое имя.

Потом он отошел на несколько шагов и начал мерно бить в ладоши, а вслед за ним то же делали другие. Йеха, стоявший до той поры идолом, прокричал мне в трубу:

— Чего они хотят?!

— Чтобы мы плясали.

Йеха ответил мгновенно:

— Так пляши.

— Не буду.

Сын тунгуса рванул ремень и заорал так, что я услышал его без трубы:

— Пляши, росомаха, пляши, рыбье дерьмо, если хочешь жить.

— Не хочу жить!

— Я хочу! Я! Понимаешь?

Он поднял руки и, начав танец разозленного медведя, пошел по кругу — я все еще сопротивлялся, но Йеха тащил меня за собой. Сын тунгуса еще раз рванул ремень, хотел дать мне пинка, но, промахнувшись, пнул воздух, и я увидел, как люди в мехах и железе повалились на землю, будто с простреленными животами.

И я стал плясать, повторяя движения Йехи. Он делал прыжки — я падал. Я потерял свою берестяную трубу, а монголы катались по притоптанному снегу. Я кричал Йехе, чтобы он остановился и смог подобрать свое берестяное ухо — помятое, растоптанное ногами великана. Он остановился, я на четвереньках полз к трубе, Йеха послушно шел туда, куда тянул ремень, — и мне, глухому, казалось, что само небо хохочет над нами. Краем глаза я увидел, как вышли вперед толпы несколько человек в блистающих шлемах — то были нойоны, — и суровые лица их таяли, как снег в котле.

Танец продолжался долго, до тех пор, пока не собрал, кажется, всех, живших в великом стойбище. Танец избавил нас от гибели, и дал пережить эту ночь еще нескольким несчастным людям, оставшимся в загоне, — до утра о них не вспомнили.

* * *

Наутро нас, окоченевших, повели куда-то. Монголы гнали Йеху — им доставляло удовольствие смотреть, как я, не поспевая за ним, падаю лицом в снег.

Нас вели в середину этого великого города. Там, на широком пространстве, украшенном множеством высоких разноцветных флагов, заполненном рядами людей в светлых доспехах и рядами людей в лохмотьях, я увидел несколько больших юрт на колесах.

В одной из них, похожей на снежную гору, и жил тот человек, которому принадлежал мир.