* * *
Гневно тряхнув головой, старик пошёл прочь. Но прошло немного времени, и его правда возобладала.
Все старики, кроме троих, не имевших силы дотянуть тетиву до плеча, вызвались охранять загон.
Лидянг вошёл в чум пришельца, где уже хозяйничала женщина, и сказал:
— Волки обступили. Нужно спасти стадо. Помоги нам.
Не сказав ни слова, я поднялся, взял оружие и вышел вслед за стариком.
Стойбище прорезали дороги — ручными нартами женщины тащили к загону дрова, чтобы ночью огонь устрашал волков. Так люди хотели продержаться до утра, а потом отправить к родичам посла за подмогой. Этим человеком по мысли Лидянга и молчаливому согласию всех стариков выпасло стать Оленегонке. У него одного были ходкие молодые ноги и знание этих мест. Он должен был выйти перед рассветом, чтобы до заката добежать до стойбища семьи, во главе которой стоял человек по имени Нойноба, или Рукавица. Даже если его семья откочевала, то недалеко, и Оленегонка догонит родичей. Еще день понадобится на то, чтобы вернуться с подмогой.
Оленегонка носился по стойбищу, как юный пес, которому надо сбросить излишек резвости, не дающей покоя лапам; без надобности и смысла он хватался за разные вещи, порывался бежать навстречу стае — этим он злил стариков.
Таким он стал вчера, когда девушка с точеным лицом вошла в мой чум.
В полдень надобность в его походе исчезла.
Люди Нойнобы пришли сами.
Ровесник и ближайший сосед Хэно, он первым принял дары и узнал о беде, упавшей на одну из самых почтенных и больших семей великого рода Нга.
Горестное прозрение Хэно оказалось правдой — ни Нойноба, ни другие родичи, до стойбищ которых добрались посланцы семьи, не стали тратить драгоценное время кормящей осени на поиски негодяя, проклятого Матерью Огня. Они жили, как жили, — просто не подпускали к стойбищам чужих.
Но только Нойноба помнил о соседской беде и, прежде чем увести свою небольшую семью и невеликое стадо на зимнее стойбище, послал своих людей в земли Хэно. Нойноба успокаивал себя тем, что благочестие и сила этой семьи одолеют беду. Но весть о спасении не приходила, люди Хэно не встречались людям Нойнобы, и сердце старика покалывала совесть, а разум томило любопытство.
Он послал в стойбище четырёх воинов в полном вооружении. Вёл их исполинского роста человек, носивший тунгусское имя Йеха — в память об отце — шитолицем. Много лет назад шитолицый пришёл в юрацкую семью ради красивой девушки, которая и стала матерью этого богатыря. Прошлой осенью отца Йехи взяла тайга — он не вернулся с охоты.
Чтобы воинам не пришлось опускаться до явной лжи, Нойноба приказал передать Хэно, что проклятый человек его людям так и не попался, и больше ни слова. Остальное скажет сам вид мужчин с оружием и в железных парках — почтенный родич поймет, что Нойноба не забыл о его просьбе, искал безумца, который, несомненно, уже убит, достался зверю или, наконец, замерз на радость ворону и росомахе.
Увидев соседей, женщины заплакали, а старики поклонились воинам, как старшим.
Хэно научил семью не верить в случай — нежданное появление людей Нойнобы еще раз дало им убедиться, что даже после столь жестокого ученья, бесплотные не покидают своих верных.
То, что Йеха и его товарищи увидели своими глазами, и услышали из сбивчивого рассказа стариков, избавило их от необходимости передавать слова Нойнобы, которые им самим были неприятны.
Рассказ о беде закончился словами Оленегонки:
— Зато теперь среди нас великий воин!
Он указал на меня. Я стоял в половине полета стрелы, но слышал все.
Великан Йеха напряг лицо, вглядываясь туда, куда указала рука Оленегонки.
— Где воин? — спросил он.
— Сам видишь, — ответил Оленегонка, — других там нет.
Человек с тунгусским именем расслабил лицо и произнес недоуменно.
— Это же мальчик…
— Ты прав, — подал голос Лидянг.
Он рассказал гостям то, что уже говорил своим, — о человеке, в пустую душу которого вселяется воинственный бешеный демон.
Родичи молча выслушали старика — они ничем не могли ответить на эти слова, равно как и на все увиденное и услышанное в этот день. Гибель патриарха и мужчин самой сильной семьи рода вошла в их разум и застыла густым туманом.
Лидянг, видевший людей насквозь, не дал осесть туману — он уже говорил о невиданной стае, говорил громко, отрывисто, будто командовал боем, и Йеху увлекла эта поющая речь.
Он забыл о своем намерении поближе рассмотреть великого воина.
Йеха глянул на солнце и сказал:
— До заката успеем.
* * *
Теперь в стойбище было семеро мужчин, способных к большой охоте, — четыре воина Нойнобы, Оленегонка, я и старый Лидянг, уверивший всех, что не отстанет.
Мы выстроились полумесяцем, на расстоянии двух десятков шагов друг от друга и покатились по отлогому склону в долину, куда вели вереницы следов. Мы бежали, что было сил, стремясь настичь стаю раньше, чем долина начнет сужаться и пропадет в узких пространствах между сопками.
Йеха бежал рядом со мной, и я видел — там, где он делает шаг, я — четыре. Это забавило великана. Он изменил ход, пошел наперерез и, приблизившись, крикнул:
— Хочу услышать, как поют твои стрелы!
Почти все мои силы уходили в бег, и я ответил зло:
— Услышишь!
Люди настигли стаю, когда той оставалось совсем немного, чтобы скрыться в подножиях лесистых сопок. Лидянг первым остановился и выстрелил — черное перо взмыло в небо и упало в десятке шагов от волка, бежавшего последним.
Йеха и его люди, стоявшие по краям, пускали стрелы на ходу. Стая, почуяв близость сильного опасного врага, начала растекаться по остаткам открытого пространства. Но враг был опытен, бежал быстро, бил метко, не давая серому пятну расползаться. Кто-то из волков уже лежал в снегу, кто-то нес в шкуре оперенные древки.
— Ищи вожака! — крикнул Лидянг. Он заметно устал.
Вожак, горбатый волк с широкой подпалиной на боку, сам выдал себя. Когда преследователи видели только хвосты убегающей стаи, он один остановился, повернулся лицом к врагу и оскалился, будто грозил местью.
Пробежав немного, волк обернулся вновь — и то же делали другие. Там и тут люди видели оскалы вместо хвостов. И, наверное, стая остановилась бы вся, и тогда людям, с их почти опустевшими колчанами, пришлось бы туго.
Двое из людей Нойнобы уже заправили луки за спину и взялись за пальмы.
Но волков ждала иная участь.
Вожак оказался прямо передо мной. Я видел лицо вожака — почти как лицо того маленького остяцкого раба, только ближе и яснее — и та же сила, побуждающая действовать прежде чем разум поймёт необходимость действия, заставила остановиться, поднять лук и выстрелить.