Екатерина Великая. Сердце императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Мария Романова cтр.№ 16

Ничего удивительного поэтому не было в том, что сейчас, пряча лицо от влажного студеного ветра с Невы, Фике думала совсем о другом. Она вернулась мыслями к решению, которое приняла в ночь перед отъездом.

О, теперь она могла понять, могла представить, чем может быть любовь для человека. Она уже ощутила ее первые робкие прикосновения. Поняла, скольких сил может стоить сохранение своего чувства на долгие годы, узнала и первую боль утраты. Теперь, о да, она могла представить, сколь радостным будет для нее ощущение, что она любима, сколь отрадным, что любит сама.

Плохо было другое: она не видела вокруг ни одного примера этого взаимного чувства: мать не любила отца, да и он был довольно холоден и с ней, и с детьми. Матушкин амант? Да, он принят в доме, Иоганна с ним всегда мила. Но так же она мила и с другими, особенно с теми, от которых может что-то получить. Родня? Они любят в первую очередь самих себя. Остальные для них – лишь источник дохода.

«Я же клялась себе, что буду любить собственного мужа, любить страну, любить ее императрицу… Но появился Алексей, и, увы, слова, данного себе самой, я не сдержала. К счастью или к несчастью, но моего Темкина рядом больше нет. И теперь пора снова спросить у самой себя: по-прежнему ли я настроена столь решительно? По-прежнему готова полюбить собственного мужа и его страну?»

Снежок едва слышно поскрипывал под ногами, серебряно-золотое солнце сияло в прозрачном зимнем небе, Нева тяжело парила… Дикая, роскошная, чужая красота незнакомой страны впервые так ярко раскрылась перед девушкой.

«Да, я полюблю эту страну… В том сомнений нет. Я полюблю и ее народ, ибо если к нему относятся такие удивительные люди, как Алексей, такие мудрые, как Нарышкин, такие честные, как престарелая графиня Протасова…»

Девушке припомнились и умелые руки модистки, которая только сегодня снимала мерки для платьев, припомнились и кушанья, которыми их потчевали поутру.

Да, эту страну есть за что любить, ее народ есть за что уважать. Но мужа? Есть ли за что любить и уважать кузена Петра? Может ли он вызвать такое чувство, какое вызвал у нее Алеша?

Ответа не было. Более того, в глубине души зашевелился робкий червячок сомнения: если Петр остался таким, каким был в Эйтине, вряд ли он способен вызвать хоть какое-то чувство, кроме, конечно, отвращения. Но быть может, он переменился? Пять лет – это так много!.. Однако девушка понимала, что ей некого расспрашивать. Возможно, она станет невестой Петра. Но ведь может и не стать…

– Ну-у, милочка, – с ужасом услышала в это время сидящая за картами Иоганна такие же слова. – Твоя милая дочь ведь может и не стать невестой наследника!

– Как же это? Но зачем же я ехала в такую даль? Зачем терпела такие страдания? Зачем унижалась перед королем Фридрихом, моля его облагодетельствовать мою Фике?

Ох, как же любила прихвастнуть Иоганна! И сколь же длинным был ее язык! Самое удивительное, что она свято верила каждому своему слову!

– Дитя мое, – маркграфиня Штерн, близкая подруга прусского посланника при дворе Елизаветы (злые языки твердили, что более чем близкая), положила руку поверх руки Иоганны, – помните, что вы рабыня высокой политики! Именно она заставила вас пройти через страдания, о которых я даже подумать боюсь…

Иоганна истово закивала.

– …канцлер Бестужев, хитрая бестия, вот уж поистине проклятие для России, получает небольшой пансион от саксонцев. Не один месяц он настоятельно просит императрицу пригласить погостить саксонскую принцессу Марианну. Злые языки, каких всегда полно при дворе, утверждают, что, если бы такое приглашение последовало, пансион означенного канцлера вырос бы весьма значительно. Более того, сам Бестужев убеждал матушку нашу, что наследник знаком с означенной девицей и питает к ней добрые чувства, что для будущих супругов весьма важно…

Иоганна опять кивнула – она вовсе не была уверена, что это столь уж важно. Да и принцесса Марианна, по слухам, была знаменита не только прекрасной своей внешностью, но и весьма скверным характером. Но все это было не важно. Важно было иное: ее, Иоганну Елизавету, может постичь несчастная участь, она будет изгнана из России как не угодившая великой императрице. Она будет вынуждена вернуться в постылый Цербст с постыдным, отвратительным клеймом и навсегда забыть о том, что существуют балы и драгоценности, прекрасные поклонники и хитросплетения высокой политики. Она будет вынуждена весь остаток жизни прожить мещанкой, бюргершей, утирая сопливые носы своим многочисленным отпрыскам!

(Вероятно, только у подобных матушек могут вырастать терпеливые дочери, умеющие дожидаться своего часа…)

– Поговаривают, что выжига Бестужев намерен сыграть на весьма близком родстве между Петром и Софьей. Они все-таки кузены, а по русским законам сие недопустимо для мужа и жены. Тогда как принцесса Марианна, принадлежащая высокому королевскому роду, приходится Голштинии родней куда более далекой.

– Дочь короля Польши, фи…

Иоганна презрительно фыркнула.

– Более чем далекая родня – это правда. К тому же она, говорят, вовсе не его дочь…

– Душа моя, не будем ворошить чужого грязного белья: мало ли какие слухи ходят в королевских дворцах.

Маркграфиня прекрасно знала, что в Иоганне говорит лишь зависть, но не стала сейчас тыкать герцогине в нос более чем сомнительным отцовством принца Христиана. Ведь об этом тоже говорили при дворах. Не стала она вспоминать и слова короля Фридриха о Фике.

Тот, по слухам, выразился вполне ясно и при этом весьма презрительно: «…принцесса Ангальт не слишком на виду и не слишком бесцветна. Родители бедны как церковные крысы и не смогут высказать сколько-нибудь значительных претензий. Сия девица станет для елизаветинского выкормыша вполне достаточной невестой…»

Кроме того, маркграфиня не упомянула и слова самой Елизаветы, тоже не делавшие чести юной принцессе. Императрица, призвав Бестужева, произнесла:

– Наилучшим вариантом я всегда считала подыскать такую принцессу, которая была бы протестантского вероисповедания и при этом происходила бы хотя и из светлейшего, однако все же настолько маленького дома, что ни иные связи его, ни свита, которую она бы взяла с собой, не смогли бы возбудить в среде русской нации излишних кривотолков или ревности.

Маркграфиня продолжала:

– Услышав о вашем приезде, душечка, Бестужев обратился к Синоду. Сей орган, так принято, тоже должен высказать свое мнение о будущей великой княгине.

Так вот, новгородский епископ Амвросий весьма резко отозвался о предполагаемом союзе, назвав его недопустимым. Более того, он был настолько уверен в себе, что утверждал, будто брак этот, буде он состоится без согласия Синода, Церковью благословлен не будет.

– Должно быть, этот человек тоже получает от кого-то пансион?

– Не знаю, душечка, не знаю.

Хотя преотлично знала, что означенный епископ, ранее весьма щепетильный в вопросах пансионов от иноземных господ, на сей раз не удержался от щедрого дара саксонцев и принял от них «в дар» тысячу рублей золотом.