Столетняя война - читать онлайн книгу. Автор: Жан Фавье cтр.№ 149

Но в Париже это привело к фронде, а потом к бунту. Там советники парламента в 1420 г. приняли решение, что будут платить себе сами, выделяя деньги себе на жалованье из налоговых поступлений, которые они декретируют. В 1421 г. они заговорили о «приостановке», иначе говоря, о забастовке. После 1430 г. не пройдет ни года без «приостановок» на недели, а то и на месяцы. До Пуатье эта идея не дошла.

Первоначально дисбаланс, возникший в результате раздела 1418 г., был в пользу бургундского парламента. Но, если в 1418 г. при первом президенте Филиппе де Морвилье в Париже насчитывалось восемьдесят Магистратов, то к 1430 г. их численность снизилась до пятидесяти. А в 1435 г. их будет уже двадцать один. В Пуатье, напротив, поначалу при Жане де Вайи, а потом при Жане Жувенеле в парламенте был всего двадцать один магистрат, но в 1430 г. уже тридцать три, а в 1435 г. — сорок. С одной стороны — непрерывный упадок, с другой — непрерывный рост, и это до появления Жанны д'Арк. Ее приход вписался в эту тенденцию и усилил ее, но не создал.

Будем реалистами: численное разрастание в большей мере отражает могущество социальной группы, чем непосредственная активизация деятельности. Один протолкнет сына, другой брата. Не менее показательно, что желающих сделать карьеру в Пуатье становилось все больше в то время, когда в Париже покидали парламент, не видя за ним, надо полагать, дальних перспектив. В преданности слуг Карла VII, несомненно, было немало расчета. За расчетом стояла политическая оценка. Король, которого с удовольствием изображали бедным и покинутым всеми, не был ни настолько бедным, ни настолько покинутым, как внушала примитивная пропаганда. Разумеется, бургундцы рассказывали, что мнимому дофину нечем заплатить своему сапожнику. Как будто дворы всегда платили поставщикам сполна… Но, если верить только документам, доход Карла VII был в два-три раза выше континентального дохода Генриха VI. Фиск Валуа работал эффективно, его суды действовали, его войскам платили.

Не менее богат был Карл VII и союзами. Дружба герцога Савойского, эпизодический нейтралитет герцога Бретонского, перемирия с Бургундией часто давали буржскому королю возможность сосредоточить силы на борьбе с англичанами.

Зато нельзя сказать, что Карл VII по-настоящему владел собой. В течение двадцати лет жизни тот, кто стал дофином лишь поздно, в 1417 г., после смерти обоих старших братьев, не всегда умел превозмочь собственную слабость. Безумный отец, сомнительная мать, непризнание со стороны общества — этого было достаточно, чтобы он стал задаваться некоторыми вопросами. Он был подвержен влияниям, даже переменчив, и его не научили ни царствовать, ни сражаться. Этот робкий человек находил прибежище в скрытности. Неспособный по-настоящему править, молодой король делал вид, что проводит время в празднествах, потому что на самом деле не знал, что делать.

И он дал свободу действий своим приближенным. Что и стало катастрофой. Двор в Лоше или Шиноне был питательным бульоном, где процветали интриги, клевета и подковерная борьба.

Душой этой политической активности была Иоланда Арагонская, вдова короля Неаполитанского Людовика II Анжуйского. С тех пор как Карл VII в 1422 г. женился на Марии Анжуйской, королева Иоланда стала тещей французского короля. После того как катастрофа при Вернёе в 1424 г. подорвала престиж военных, окружавших короля, Иоланда доминировала при дворе, где могла льстить себя надеждой, что вновь обрела положение и влияние, утраченные в Италии. Мало того, что она внушала своему зятю идеи, но она еще и предоставляла ему фаворитов, становившихся фактическими правителями.

Королева Иоланда в 1424 г. одержала первый успех. Крайние элементы из партии арманьяков — те, кто организовал ловушку в Монтеро и впутал в это дело дофина, — были оттеснены от дел. Обер-гофмейстер Танги дю Шатель, долгое время доверенный человек дофина, бывший прево Парижа при арманьяках, автор ловушки, в которую угодил Иоанн Бесстрашный, кончит свою карьеру в качестве шателена и вигье Бокера. Робер Луве, Пьер Фротье, Робер Ле Масон также были удалены. Теперь Иоланда Арагонская могла заменять их преданными ей людьми, заключать новые союзы, доверять дела умеренным, которые были способны видеть в королевской политике нечто большее, чем просто возможность свести счеты.

Новым сильным человеком в правительстве стал Артур де Ришмон. Брат герцога Бретонского, Ришмон был смелым военачальником, часто жестоким, но выдающимся тактиком. Он станет организатором победы. После того как коннетабль Джон Стюарт, граф Бьюкен, погиб в сражении под Вернёем, Ришмон недолго дожидался титула, который придаст ему могущество: 7 марта 1425 г. его назначили коннетаблем. И он тут же начал повсюду расставлять своих верных людей. На посту командира арбалетчиков беррийца Жана де Торсе сменил нормандец Жан де Гравиль. Жан де Бросс, сеньор де Буссак, стал маршалом.

Назначение Ришмона заметно сказалось на ведении операций. Еще сильней оно повлияло на ситуацию на дипломатической шахматной доске. Брат герцога Бретонского был женат на одной из сестер герцога Бургундского. Как и Бедфорд, Ришмон был зятем Филиппа Доброго. Поэтому Иоланда рассчитывала, что он станет посредником в возможном примирении. Тем временем он мешал Бедфорду развивать его успех, каким стал для последнего брачный союз с Бургундским домом.

Новый коннетабль был интриганом. Он быстро наполнил двор суетой, плутнями и даже заговорами. Карл VII не доверял человеку, который предал английского короля, после того как присягнул ему на верность. Его раздражал ментор, легко играющий людьми. Когда стало очевидно, что интриги Ришмона почти не приближают примирения с Бургундией, он стал выходить из фавора.

Незадолго до того коннетабль стал добиваться королевской милости еще для одного заговорщика — пуатевинца Жоржа де ла Тремуйя. Этот человек происходил из знатного рода. Его отец носил орифламму при Карле VI. Жорж побывал во всех партиях, и современники сначала знали его как камергера Иоанна Бесстрашного, потом — как приверженца Бернара д'Арманьяка, потом — как сторонника мира. Женившись в 1416 г. на графине Жанне Овернской, вдове герцога Беррийского, он поднялся на уровень знатных баронов; но этот брак оказался неудачным, и графиня закончила свои дни в одиночестве в своем замке Сен-Сюльпис на берегах Тарна. Ла Тремуй остался мастером по заключению двусмысленных союзов, почти всеобщим кузеном, затычкой для каждой бочки. Используя одних против других, по-настоящему он заботился только о собственных интересах. Ришмон догадался об этом слишком поздно — ла Тремуй занял его место во власти. Это стало очевидным в 1427 г., а официально было признано в июле 1428 г.

До тех пор соперничество придворных и смена фаворитов просто не позволяли всерьез относиться к правительству. Пьер де Жьяк, находившийся в фаворе вместе с Ришмоном в 1425 г., в одночасье рухнул с пьедестала, его арестовали, судили и несколько поспешно утопили. Ле Камю де Больё, оказавшийся после него в королевской милости, был безнаказанно убит перед самым замком Пуатье в 1427 г. Все это воспринималось как придворные дрязги, а не как политические кризисы.

С приходом Жоржа де ла Тремуйя ситуация изменилась. Новый глава королевского правительства постарался не стать очередной жертвой превратностей судьбы. Он ополчился на своего бывшего покровителя Ришмона и открыто объявил войну сторонникам коннетабля. Они все вызывали априорные подозрения как потенциальные заговорщики.