Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - читать онлайн книгу. Автор: Максим Северин, Александр Ильюшечкин cтр.№ 7

— Из вашего рассказа становится очевидным, что в бригаде были высокие потери в личном составе. Как вы их оцениваете?

— В первый раз в Панджшер моя бригада сходила в 1982-м, еще до моего прибытия, потери только убитыми были более 20 человек. Большая часть ребят погибла в вертолетах. Во время проведения первой Панджшерской операции «духи» сбили в общей сложности 24 наших вертолета. Некоторые душманы были прикованы к пулеметам как смертники, поливая огнем своих ДШК идущие на бреющем «вертушки».

Один батальон только перебросили из Союза. Его командир решил проскочить узкое место дороги с ходу по долине. Проскочили: за три часа батальона не стало… 247 человек, они попали в подкову, их били как в тире.

И еще очень неприятно сегодня слушать, как наши «знатоки локальных конфликтов» сейчас часто сравнивают войну в Афганистане с Вьетнамской войной: мол, там погибло 60 000 американцев, а у нас за схожий период всего двенадцать с половиной тысяч. Да, по некоторым данным, там в день в среднем погибало 22 человека, умножь эту цифру на 10 лет и ужаснешься. За эти 10 лет через Афганистан прошло полтора миллиона человек, не считая бездельников-советников и гражданский персонал, плюс ко всему старшие офицеры и вовсе могли жить там с женами и детьми.

— Вы считаете, что вынесли с той войны для себя какой-либо положительный опыт?

— Я считаю, что наше поколение, воевавшее в Афганистане, достойно выполнило свой долг, сделав все от него зависевшее. А что мы вынесли для себя оттуда: у кого здоровья убавилось, у кого-то нервы стали ни к черту. Я сам там два раза малярией переболел и третий раз здесь, в Союзе: только приехал домой и загремел в инфекционную больницу.

Нашей психологической реабилитацией никто и никогда толком не занимался, да и сейчас в санаторий невозможно лечь: то мест у них нет, то лекарств.

В 1980-м я окончил школу и поступил в Калужский сельскохозяйственный техникум. Почти все ребята из моей группы вскоре ушли в армию, а меня не призывали только лишь потому, что я учился по направлению военкомата. Но я не стал с этим мириться и сам отправился в военкомат требовать, чтобы меня призвали. Мою просьбу исполнили, и уже 31 марта я был в Таманской дивизии, откуда меня отправили в Ашхабад. В Ашхабаде сразу же сказали, что нас готовят специально для отправки в Афганистан. Вот так получилось: все товарищи попали — кто-то в Германию, кто-то остался служить в России, а меня ждал Афган.

После полугода обучения в сержантской школе была переброска в Афганистан. Я был назначен командиром пулеметного отделения в должности замкомвзвода.

— Какое первое впечатление на вас произвел Афганистан?

— Когда прилетели в Кабул, стояла невыносимая жара, все вокруг бегали в суете. Было немного непонятно, куда я попал. А потом распределили по частям, я попал в 177-й мотострелковый полк 108-й мотострелковой дивизии. Ехал в машине вместе со старослужащими, рассказывавшими разные ужасы. Тогда стало немного не по себе, и это неприятное ощущение прошло примерно неделю-две спустя, когда освоился в части.

В ашхабадской учебке нас готовили примерно в таких же климатических условиях — 45 градусов жары в тени, гоняли «как сидоровых коз». Поэтому когда я попал в Афганистан, то там было намного легче, плюс к этому первое время обстановка была относительно спокойной.

— Какие задачи обычно ставили перед вашим подразделением?

— Мы стояли на охране дороги, тянувшейся от Хинджана через перевал Саланг до долины Чарикар, где была основная база. Мы же располагались вдоль дороги повзводно с интервалом в несколько километров. Жили в пустых афганских домах, там же хранились запасы боеприпасов и еды.

Задачи по зачистке местности перед нами ставили редко, как правило, это происходило после обстрела душманами колонны наших войск на дороге. Нередко в тяжелой обстановке нам приходилось выручать ребят, шедших на «КамАЗах». Душманы, кстати, наравне с нашими машинами обстреливали и афганские автомобильные колонны.

Спустя некоторое время, уже в Чарикаре, я попал в разведвзвод. Там задачи были несколько другие: мы охраняли от подрывов трубопровод. В тесном взаимодействии с нашими особистами работала агентура союзников-афганцев. Когда приходили данные о том, что в определенном районе планируется диверсия, мы выходили в засаду. Мирные афганцы ночами не ходили, зато ходили душманы — все подрывы, как правило, случались по ночам.

Засада организовывалась следующим образом. Днем на интересующем нас отрезке дороги у нас якобы случайно ломалась машина. Ее начинали «чинить», а двое или трое из нас прогуливались неподалеку, разведывая местность и выясняя обстановку. Вскоре мы уезжали, чтобы с наступлением темноты вернуться, расположившись на заранее выбранных позициях. Однако разведка противника тоже работала неплохо, и очень часто душманы избегали расставленной для них ловушки.

Когда мы стояли в охранении дороги, то в районе места, прозванного «Ласточкино гнездо», наши автомашины постоянно попадали под обстрелы. Для ликвидации угрозы к нам прибыл спецназ. У них была очень интересная форма, я такой никогда до этого не видел. Запомнились крепившиеся на бедре ножи, которыми можно было разрезать консервную банку, словно лезвием бумагу. Ребята ненадолго остановились у нас, а потом ушли в ущелье… Среди ночи нас подняли по тревоге: спецназовцы попали в засаду.

Спецназовцы были внизу, в ущелье, а нас пустили по горам. Получилось так, что душманы оказались между нами, мы не могли стрелять, так как накрыли бы огнем и душманов, и своих. Завязался сильный бой. Мы шаг за шагом спускались к спецназу, вытесняя отступавших душманов. Я не знаю точно наши потери, у спецназовцев погибло несколько человек, было немало раненых, которых мы выносили к дороге на себе. Всех своих раненых душманы утащили при отходе. Один парень из нашей роты в этом бою сперва подстрелил, а затем добил в рукопашной одного из душманов. Он очень сильно испугался, так как оторвался от остальных бойцов роты, и изо всех сил рванул обратно к своим.

А в районе Панджшерского ущелья мы прикрывали тыл ушедших в долину десантников. Когда мы только ехали к Панджшеру, перед глазами предстала жуткая картина: на протяжении километров двадцати обе обочины дороги были завалены сдвинутыми с дороги сгоревшими бэтээрами, танками, машинами, техника часто лежала на боку, у танков были сорваны с погона башни.

С нами там всегда был артиллерист-корректировщик, который при необходимости запрашивал артподдержку. Однажды, когда душманы обстреливали нас четыре часа подряд, он вызвал огонь артиллерии, но та била слишком далеко, а противник был всего в нескольких десятках метров от нас. Он передал артиллеристам необходимые поправки, и вдруг снаряды начали рваться прямо во дворе занятого нами дома. Корректировщик, стараясь перекричать шум боя, требовал переноса огня, и вскоре снаряды вновь начали ложиться на безопасном для нас удалении. Недавно этот корректировщик по имени Александр нашел меня и прислал наши панджшерские фотографии.