Операция "Фауст" - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Федоровский cтр.№ 56

И вот через неделю к высотке устремилось два русских танка. Определить, в каком находился специалист, было нетрудно. Ясно, первая машина должна вызвать на себя огонь, а вторая – вести наблюдение за действием нового оружия. Значит, нужно было не упустить живым экипаж заднего танка.

Приказав отделению Труксы бить по переднему танку, сам он по ходу сообщения стал пробираться к кустарникам, намереваясь выйти во фланг русской тридцатьчетверки-разведчика. Он нес один «фауст», да фенрих сзади тащил еще три. Пока Хохмайстер занимал позицию, танки уже дошли до своих поверженных машин. С первого, видимо, заметили двигавшуюся к ним самоходку. Танк вступил с ней в перестрелку. Крутясь, маневрируя, они подняли такую густую пыль, что трудно было рассмотреть происходящее. Самоходке, кажется, удалось подбить танк противника. Но второй зашел ей в тыл и ударил с ближнего расстояния. Снаряд буквально развалил самоходку.

Хохмайстер, залегший в боярышнике, выстрелил по второму танку противника. «Фауст» повредил мотор, но не поджег машину. Хохмайстер побежал к фенриху, который тащил «фаусты» и где-то отстал.

– Черт бы его побрал! – ругнулся Маркус.

Пока он бегал, русским танкистам удалось завести двигатель. Дергаясь, танк добрался до воронки и застрял в ней. Хохмайстер прицелился в башню, где находился боезапас. Однако выстрел опять получился неудачным – граната срикошетила. Оттуда, где находился Трукса со своими товарищами, стали стрелять. Они пытались огнем отвлечь внимание танкистов от Хохмайстера.

На четвереньках Маркус подобрался к танку ближе, пристроил ствол между корневищами кустарника, выстрелил по лобовому листу. Он не успел сомкнуть веки – луч огня от гранаты полоснул по глазам. Показалось, вспыхнул мозг. Зажав лицо руками, он уткнулся в землю, забил ногами от боли.

Он слышал крики поднявшихся в атаку фенрихов и солдат Циглера, слышал пулеметные очереди из танка, чувствовал, как его тащили в укрытие.

– Не дайте танку уйти! – кричал Маркус, растирая слезящиеся глаза.

Когда его положили на пол дота, он попросил прислать к нему Труксу. Приказание исполнили быстро.

– Слушаю вас, господин капитан! – раздался возбужденный голос старшего фенриха.

– Принимайте командование, Трукса. Только ради всех святых уничтожьте танк и никого из русских не выпускайте живыми…

– Мы дырявим танк «фаустами»! Он заговоренный, что ли?! Не горит и не взрывается.

– Очевидно, русские не взяли снарядов и у них в баках, видимо, уже нет топлива.

– Но они отчаянно сопротивляются! – воскликнул Трукса.

– Сколько осталось «фаустов»?

– Не больше пяти.

– Пускайте все в дело!

– Танки! Танки! – закричал фенрих, наблюдавший за полем в стереотрубу.

– Немедленно свяжите меня со штабом полка! – закричал Хохмайстер.

На связи оказался Циглер.

– Господин полковник! На наши позиции идут русские танки! У нас не осталось «фаустпатронов»! Отбиваться нечем!

В голосе Хохмайстера было столько отчаяния, что Циглер встревожился:

– Что с вами? Вы ранены?

– Я ослеп…

– Высылаю врача. А против русских бросаю английские трофейные «матильды». Ничего другого у меня нет.

Врач промыл глаза, наложил черную повязку.

– Я буду видеть? – спросил Маркус.

– Мы эвакуируем вас в тыл. Это все, что я могу сделать для вас, – едва слышно проговорил врач. – Надеюсь, в Германии еще найдутся опытные окулисты.

В этот же день Циглер отправил Хохмайстера в Берлин.

Его поместили в глазную клинику доктора Боле. До войны она пользовалась популярностью. Здесь лечились богатые люди. Палаты были одноместными, теперь в каждую было втиснуто четыре койки. Раненые едва не упирались друг в друга головами. Доктор Боле слыл неисправимым пацифистом, однако как отменного специалиста его оставили в покое. Никто, кроме него, не мог так быстро возвращать офицеров в строй.

Но Хохмайстеру не помогло искусство знаменитого врача. Сильное повреждение сетчатки глаз требовало длительного лечения и покоя. А покоя Маркус как раз и не мог обрести. Менялись страдальцы по палате – одних отправляли на фронт, других выписывали слепцами, а он все лежал в темном углу с туго завязанными глазами и с внешним миром общался лишь через эбонитовый кружок наушника.

В трескучих обзорах рейхсминистра Геббельса и доктора Дитриха [42] он научился угадывать истинное положение на фронтах. Из пространных речей экономиста Дарре он легко вычислял подлинную суть о положении рейха. Марши сменились лирическими песенками. Все чаще звучали грустные нотки о любезной родине, за которую проливают кровь отважные сыны фатерлянда в горах Боснии, песках Туниса, холодной Атлантике, снегах России.

Пришла слякотная зима.

В начале февраля 1943 года Маркуса навестил Карл Беккер. Поскольку лица дяди Хохмайстер видеть не мог, то взял в свои его старческие руки. Этот жест тронул Карла:

– Мне очень жаль тебя, Маркус… Ты так молод… Жизнь едва открывалась перед тобой… Хотя…

Хохмайстер долго ждал продолжения, но дядя молчал.

– Что значит «хотя»?

– В плохое время ты родился. Ваше поколение гибнет. Всю жизнь я работал на войну – стрелял по Парижу из гигантских «Берт», изобретал новые орудия… И вот теперь понял: бог не пустит меня даже до ворот чистилища.

Неожиданно в наушниках зазвучала необычно щемящая музыка. Маркус прибавил громкость. Стало слышно всей палате. Лейтенант-сапер на дальней койке оттянул с уха повязку.

– Это Сталинград, – прошептал Беккер.

Маркус почувствовал, как дрогнула в его руке рука генерала. Мелодия оборвалась. Минуту длилось молчание. Диктор Мартин Зелле, знакомый всей Германии по победным сводкам с театров войны, надтреснутым голосом объявил:

«Передаем правительственное сообщение. Слушайте все!.. В Сталинграде героически погибла Шестая армия вермахта. Ее солдаты дрались до конца. Они знали: от них зависела судьба всего фронта, безопасность их родины… Третье, четвертое и пятое февраля объявляются в рейхе днями траура…»

– Насмешка судьбы! – с опасным злорадством изрек Беккер. – Тридцатого января тридцать третьего нацисты пришли к власти. Через десять лет день в день агонизировала их самая лучшая армия…

– Но сегодня второе февраля, – сказал Маркус, чтобы прервать нависшую тишину.

– Она погибла тридцатого января! – громко выкрикнул Беккер, как будто это имело какое-то роковое значение. – Фюрер не пожелал омрачать свой юбилей и только сейчас приказал передать весть о разгроме.