Сибирь - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Марков cтр.№ 43

Отец Вонифатий знал, что супруга его преклоняется перед этим малоразговорчивым, бирюковатым на вид фельдшером, но почему-то не сомневался в благородстве Горбякова и не только не ревновал к нему ненаглядную Глашу, а был рад и доволен, когда удавалось залучить в свой дом на часок-другой Федора Терентьевича. Объяснялось все это по-житейски просто: существовать под одной крышей с таким неуравновешенным, взбалмошным человеком, каким была Глафира Савельевна, смог бы не каждый. Ну, поп и рассуждал по старой мудрости: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало…

…Горбяков на этот раз ошибся в своих предположениях: Глафира Савельевна не собиралась перед ним исповедоваться. Дело обстояло гораздо хуже.

— Я пришла к тебе, Федя, с неприятной вестью.

"Неужели что-то просочилось относительно бегства Акимова?" — мелькнуло в уме Горбякова, и он весь насторожился.

— Чем ты, Глаша, хочешь меня поразить? — скрывая под усмешкой волнение, спросил Горбяков, стараясь не показывать своих встревоженных глаз Глафире Савельевне.

— Вонифатий исповедовал бабу из Голещихиной, — сказала Глафира Савельевна. — Ну, то-се. Что ни спросит, в ответ одно и то же: "Грешна, батюшка, грешна". — "Ну, — спрашивает Вонифатий, — не лгала ли?" — "Лгала, — говорит, — батюшка, лгала". На этом бы дуре надо было замолчать. Так нет же, пустилась в подробности… "Неправду, — говорит, — сказала я уряднику, когда он домогался насчет беглеца из Нарыма.

Видела я его, как он по тальникам шарился, видела и в другой раз: повел его поселенец Федот Безматерных в кедрачи за Большую Нестерову. Оба, говорит, — на лыжах, с ружьями".

Глафира Савельевна замолчала, как-то не очень натурально закашляла, вытирая губы платочком. Горбякову показалось, что она делает это нарочно, давая ему возможность обдумать происшедшее.

— Ну, ну, Глаша! Что же дальше? — веселым тоном спросил Горбяков, прохаживаясь по комнате и покуривая трубку.

— А все последующее, Федя, можешь представить.

Вонифатий пришел домой и начал, конечно, советоваться: не сказать ли, мол, уряднику? Может быть, баба-то не зря болтанула. Может быть, вроде проверочку ему решили устроить? Тут же, говорит, в Нарыме у жандармерии в каждой деревне по пятку тайных агентов имеется.

— В этом Вонифатий Гаврилыч прав, абсолютно прав. Агентов более чем предостаточно. Но бабу зря он подозревает. Убеди его, Глаша, в этом. Наплела она от усердия, в исповедальном приступе. Так часто случается с психопатическими типами. Я ходил с Федотом Федотычем на лыжах. Охотились мы на косачей в кедрачах за Большой Нестеровой. Тоже сказанула: беглец!

— Видишь, вон как! — воскликнула Глафира Савельевна, но по выражению ее глаз Горбяков понял, что она не очень верит ему. — И все-таки, Федя, я решила сообщить тебе. Если беглец в самом деле на твоем попечении, поостерегся бы ты с ним, — продолжала Глафира Савельевна, понижая свой звонкий голос.

— Спасибо тебе, Глаша, но только откровенно тебе говорю: никакого отношения к беглецам не имею. Ты ведь сама знаешь, что работы у меня и без этого по горло, а ссыльные бегут чуть не каждый день. А тот осенний беглец из Нарыма наверняка уже до городов добрался. Неужели бы он все сидел здесь, под Парабелью?! — Горбяков ловко крутанулся на каблуке ботинка, лихо щелкнув пальцами, меняя тон, сказал: — А ну их всех к богу, Глаша, и беглецов, и полицейских!

Скажи лучше, как живешь-то? Давно что-то не слыхать, не видать тебя.

— К именинам Вонифатия готовлюсь, Федя. Надеюсь, не обойдешь его своим вниманием?

— Ну что ты, как же можно! А когда, если не секрет?

— В воскресенье. В два часа пополудни. Не забудь.

Ну а если забудешь, напомню. Так и знай. Без тебя и за стол не сядем.

— А гостей будет много, Глаша?

— Больших гостей, Федя, ждем. Хоть пока это тайна, а волнуемся страшно, особенно Вонифатий. Архиерея сюда нелегкая несет. А разъезжает он, говорят, не один. Вместе с ним едет исправник. И его придется пригласить. Из Колпашевой Вонифатий весточку получил.

— Естественно! — воскликнул Горбяков и, помолчав, добавил: — Что ж, Глаша, хлопочи, не ударь в грязь лицом перед важными особами. По чести сказать, и мне не приходилось бывать в таком почтенном обществе. Хорошо, что сказала. Приплелся бы в пимах, в дубленом полушубке, по-свойски. Учтем.

— Да не преувеличивай, Федя! Насмотрелась я одно время на эту публику в доме отца. И наплакалась. Бывало, напьются, вяжутся…

— Ну, тогда ты была беззащитная девушка, а теперь — жена да еще матушка.

Глафира Савельевна вскочила, замахала руками, в глазах ее вспыхнули буйные огоньки.

— Не береди, Федя, душу, не прикасайся к ранам!

Горбяков умолк, виновато опустил голову: не ту струпу, видать, тронул Глафира Савельевна заспешила домой. Горбяков помог ей одеться, вышел на крыльцо, пожелал на прощание всего самого лучшего. Она полуобернулась, напомнила:

— До воскресенья, Федя.

6

Едва Глафира Савельевна скрылась эа сугробами, Горбяков надел полушубок, шапку, рукавицы и вышел во двор. Здесь, в сараюшке, в дровах, лежал чурбак с выдолбленной серединой. Долго он ждал своего часа.

Наконец час этот наступил.

…Ну денек выдался, век его не забудешь! Вначале стычка с урядником, потом появление попадьи с безрадостными вестями. Сколько лет Горбяков ходит по острию ножа, но такого опасного положения никогда еще не складывалось. Может быть, конечно, оно какнибудь и ослабнет, но сидеть сложа руки он не будет.

Пока враги не получили точных доказательств его подпольной работы, надо обезопасить себя от возможных осложнений. И первая его забота — документы.

Горбяков бережно доставал из склянки бумаги, расправлял их на согнутом колене, бегло прочитывал, потом свертывал по размеру ниши в березовом чурбаке.

Вот он развернул ученическую тетрадь, пробежал глазами по строкам, исполненным неразборчивой вязью синими чернилами. Это был протокол партийной конферейции нарымских большевиков. Досталось тогда на ней и меньшевикам, и эсерам, ж кадетам. Не забыты были и их пособники оппортунисты всех оттенков.

Улыбка тронула губы Горбякова. Он живо вспомнил некоторые подробности этого памятного собрания. Оно продолжалось целых два дня: вначале в буераке за селом под видом пикника, а потом на квартире у больного товарища. Пока произносились речи, он сидел в белом халате, со стетоскопом в руке, готовый в любой миг отвести на себя тревогу. Правда, запасной выход через открытый подвал тоже был наготове. Но вее обошлось хорошо. Ни явные полицейские чины, ни их тайные агенты, ни идейные противники большевиков из других партий так и не узнали о происшедшем собрании. А оно было важнейшим: не только Горбяков, все участники разошлись с этого собрания с полной ясностью по самым важным вопросам жизни: война, мир, революция. Как ни далеко было до Нарыма, но и сюда поступили уже достоверные известия о Пражской партийной конференции, о Краковском и Поронинском совещаниях Центрального Комитета с партийными работниками.