– Герр лейтенант, мы точно определили, где находятся русские пулеметные гнезда, но эти парни очень проворные. У них есть запасные позиции, они нерегулярно стреляют оттуда и отсюда, потом прекращают огонь. Моим ребятам приходится быть начеку.
– Да, я это видел и доложил в батальон, более того – запросил немедленную огневую поддержку. С нашей сравнительно малой численностью мы должны избегать ненужных потерь. Я считаю так: мы не двигаемся вперед, пока не вычистим эти гнезда сопротивления. У соседа слева тоже не видно активности. Их сектор также прочесывается пулеметным и ружейным огнем из левого крыла здания. По звуку боя, они где-то за нами слева. Якобс, возвращайся к роте и не давай им высунуться. Ули, оставайся с унтер-офицером Павеллеком и подмени меня. Неметц, ты идешь со мной. Хочу нанести визит левому соседу и понять, где мы там находимся.
– Ладно, Берт. Возвращайся целым.
Я двинулся в тыл, перебегая от укрытия к укрытию. Я старался, чтобы меня не обнаружил противник или заметил лишь мимоходом. Через 100 метров – быстрый рывок через улицу, пересек линию разграничения с левым соседом. Мне пришлось несколько раз спрашивать, где находится командный пункт, пока я его не нашел. Солнце тем временем уже пекло вовсю, и я истекал потом. Я доложился командиру 171-го разведбатальона и представился как его правый сосед:
– Лейтенант Холль, компанифюрер 7-й роты 276-го пехотного полка.
– Фон Хольти.
– Герр подполковник, я бы хотел уточнить, как далеко вам удалось продвинуться. Нам нужно взять многоэтажный дом, чьи верхние этажи видно отсюда. Наша атака завязла в 150 метрах от здания, попав под пулеметный и ружейный огонь с верхних этажей и обоих крыльев. Мы не можем двигаться ни вперед, ни назад, не неся тяжелых потерь. Я запросил огневую поддержку у своего батальона, но до сих пор оттуда нет вестей. Ваши люди лежат за нами. Я бы хотел знать, почему ваши части отстают.
Подтянутый, приятного вида подполковник – чей адъютант также выглядел с иголочки – ответил довольно покровительственно:
– Да, мой добрый друг, мы продвинулись не столь далеко, как надеялись. Мы также ждем огневой поддержки. Надеюсь, после обеда у нас будет два «штурмгешютце» (САУ, самоходка. – Прим. пер. ). Пока они не придут, я вряд ли смогу продвинуться, поскольку мои люди на правом фланге не поднимают головы от земли из-за чертова пулеметного огня с вашей полосы атаки.
– Когда герр оберстлейтенант ждет пушки?
– Через час-другой.
– То есть между 14.00 и 15.00.
– Точно, мой добрый друг, вы можете прийти сюда еще раз.
– Если положение к тому времени не изменится, я приду. – Я отдал честь и пошел обратно со своим связным. Интуитивно мы держались поближе к остаткам стен и ныряли в укрытие, как только звук пушечного выстрела и приближающийся звук снаряда говорили о том, что разрыв сейчас будет где-то рядом. Когда я смог оглядеть себя, я был покрыт грязью и мокр от пота – я понял напыщенные манеры господина из другого рода войск. Они не были настроены на оскорбление, а мы не обижались – мы были пехота, «кузнечики», как некоторые нас называли. Пехота в этой бесконечной стране проходила пешком тысячи километров, а им нужно было прочно вцепиться в землю. Они не могли при случае быстро собраться и отправиться в следующую атаку. В этих частях на конной тяге все делалось с неторопливостью пешехода. Как бы то ни было, их отношение меня не задевало.
Когда я вернулся на командный пункт, я рассказал Ули о ситуации с соседом слева. С батальонного КП вернулся обер-ефрейтор Вильман. Майор Циммерман старался добыть нам поддержку тяжелым оружием. 3-й батальон гауптмана Риттнера, действовавший на другом берегу Царицы, тоже пострадал от пулеметного огня из южного крыла здания и не мог продвигаться дальше. Унтер-офицер Павеллек передал мне ломтик хлеба и чашку холодного кофе. Я проглотил все в один присест. Я не мог не думать о самоходных пушках. Лишь с их помощью мы можем атаковать и взять здание. А даст ли их в наше распоряжение оберстлейтенант фон Хольти? Что бы ни случилось, я собирался через час еще раз навестить его. Появился обер-фельдфебель Якобс, желающий узнать, что с нашим левым соседом. Лейтенант Фукс со своими солдатами застрял перед зданием, там же был фельдфебель Гроссман. Лишь удар самоходными пушками напролом или приход темноты мог вывести их из затруднительного положения. Солнце безжалостно светило на город. Воздух дрожал, повсюду стоял сладкий запах разложения. Казалось, в нашем секторе все было мертво. С тыла я мог невооруженным глазом различить нескольких товарищей. Они нашли тень, чтобы укрыться, и почти не двигались. Вокруг тяжело разливалось напряжение.
На моем КП появился адъютант командира батальона лейтенант Шюллер, с ним был связной, обер-ефрейтор Марек.
– Ну, Берт, как дела на фронте? Командир приказал мне лично оценить ситуацию.
– Что ж, Йохен, со времени моего последнего рапорта в батальон ничего не изменилось. Наши солдаты влезли в мышеловку. К счастью, сейчас у меня в потерях лишь один легкораненый. Без поддержки артиллерии мы до темноты не продвинемся ни на шаг. А сможем ли мы действовать в темноте – это еще вопрос.
– Могу сказать от имени командира, что, по его мнению, сегодня мы не можем рассчитывать на огневую поддержку чем бы то ни было. Дивизия собрала все имеющиеся стволы на правом фланге, должна участвовать даже наша 13-я рота. Они там намерены пробиться до Волги – чего бы это ни стоило – и уничтожить противника. Тот бой слышен и отсюда.
Я, конечно, заметил, что самые громкие звуки доносились справа от нас. Получалось, что оба противника собрали все пушки в одном и том же месте. Также большое оживление царило слева от нас, у центра города. Звуки оттуда шли с большего расстояния, чем наш «концерт», звучащий буквально по соседству. Здесь играли пара паршивых пулеметов врага и автоматы, а также несколько винтовок. Их стрельба не была особенно громкой, так что, когда они попадали, это наносило больший урон. В такой критической ситуации у солдата на фронте для различения противника, лежащего прямо напротив, есть только глаза и уши. Лейтенант Шюллер, наблюдая в бинокль поле боя, обернулся ко мне с тревогой в голосе:
– Берт, мне не нравится состояние командира, он совсем желтый и выглядит и действует апатично. Боюсь, у него желтуха.
– Черт, только этого нам и не хватало: потерять папу Циммермана! Надеюсь, все не так плохо. Если получится, вечером зайду на командный пункт. Доложи герру майору, что я ходил проведать соседа слева, Ауфклерунг-абтайлунг-171. Там ждут два «штурмгешютце». Увидим, насколько это нам поможет. Пока, Йохен, береги себя.
По моему сигналу обер-ефрейтор Неметц встрепенулся и пошел за мной. Дорога к левому соседу была уже знакома. Перебегая широкую асфальтированную улицу, служившую линией разграничения, я услышал низкое рычание двух моторов и лязг гусениц о твердый грунт. Радостные, мы побежали ближе к источнику звука, звучавшего в наших ушах, как музыка. Это наши товарищи! Я увидел их на соседней улице. Старательно прикрывая друг друга, в нашу сторону ехали два штурмовых орудия. Я помахал им руками. Первая машина – выглядевшая настоящим исполином – остановилась. Из командирского люка высунулась голова. Я увидел копну белокурых волос и два ярких глаза, вопросительно смотревших на меня.