— Вот, теперь всё встаёт на свои места, — рассудительно размышлял Чик. — Теперь понятно, какое грозное оружие есть пиар и рекламная промывка мозгов. Как только эти два овоща просрали все свои бабки и решили немного подзаработать на былой славе, их древние записи перенесли с бобин и винила на компакты и стали крутить по радио. И, блядь, на тебе — новый пик популярности. Великая страна ждала этого, все десять лет она была готова пружиной распрямиться навстречу подзабытым кумирам, ей не хватало только импульса извне. Я думаю, они поедут только сюда и никуда больше. В любой другой точке мира на их концерт придут несколько старых гомосеков и пара десятков домохозяек, которые захотят вспомнить, как их дефлорировали на местечковой дискотеке восемьдесят пятого года. Я тебе точно говорю — именно так и будет, эти парни не окупят даже перелёт в бизнес-классе.
Чикатило порылся в глубоком и таинственном, как шляпа фокусника, кармане офисных брюк со стрелками — мне всегда казалось, что он вот-вот достанет оттуда кролика или паршивого белого голубя мира, — вытащил маркер и написал на лбу Томаса Андерса: «Boss when U're able, В bossed when U're not».
— А об второго я даже маркер пачкать не буду. У него и так лицо как жопа, хуже уже не сделаешь.
В девяносто восьмом году уже было окончательно ясно, что с музыкой в этой стране всё время будет детская железная дорога. Как бы там ни выпячивались наизнанку Виктор и иже с ним, какие бы альтернативные и инди-команды ни атаковали кондовые клубы — эти старые мальчики на афишной тумбе иллюстрировали всю ситуацию. Всю беспонтовость и тщетность попыток хоть как-то разжать в спираль колечко этих самых рельсов, по которым ходит заведённая машинка.
Если бы у нас было время, мы бы, наверное, грузились по этому поводу, но у нас, слава богу, времени не было, наша жизнь била тогда животворным скрипичным ключиком. А может, мы не грузились потому, что не знали самого страшного — мы же не были Нострадамусами, нам многого было не дано предугадать. Мы ещё не знали, что спустя каких-то четыре года на белый свет непотопляемым эсминцем всплывет, как говно в проруби, вечно-молодой-вечно-пьяный Юра Шатунов — и вся страна опять вздрогнет, вспомнит и объявит новый пик популярности группы «Ласковый май». Да, Чикатило правильно сделал, что в самом начале выбросил барабанные палочки. Здоровый цинизм в этом случае ему помог — он ведь запросто мог бы стать одним из лузеров типа Алкоголиста или Стриженова шестилетней давности. (Хотя насчёт последнего — точнее, насчёт давности последнего — можно было поспорить: к своим тридцати шести великих дел он всё ещё не совершил, и с его подходом ожидать их было без мазы, глупо, нереально.)
Стрелка на моих часах перевалила за южный полюс, сигнализируя окончание первого тайма перерыва. Мы завернули в закоулок и огородами пошли вверх, к офису Где-то на полпути остановились у ларька и купили два эвкалиптовых «Орбита». Тогда мы поглощали эвкалиптовый «Орбит» тоннами подушечек, доказывая Чикатилину теорию про подсад на ненаркотические вещи.
— …Ну, и где же вы такого урода откопали? — с порога зарядил нам Стриженов, громоподобно подхихикивая и щуря свои щёлки навстречу сквозняку из открытой двери. — Ха-ха! Я вас спрашиваю, откуда вы взяли этого фрика? Вы видели, какой у него рот? И уши… ха-ха-хххааа!!!
Мы даже не сразу поняли, что речь идёт о Свинье. Мы совсем забыли, что на сегодня у него была назначена встреча со Стриженовым, за которую тот обещал заплатить ему полторы тысячи рублей.
Стриженов достал нас своим нытьём про тотализатор — эта идея пёрла у него изо всех щелей, он бредил ею больше, чем своей машиной, искалеченными лошадьми и кинутыми на червонец охранниками автостоянок. Она казалась тем более странной, что сам Стриженов, как выяснилось, ни разу на тотализаторе не играл («я что, мудак, что ль?») и, соответственно, подноготную этих раскладов не знал совершенно. Поэтому ему требовалась информация — ему всегда требовалась информация. Так много килобайт, что нам иногда казалось, будто всю жизнь он просидел в какой-нибудь лесной школе, на необитаемом острове, в питомнике: создавалось впечатление, что он не знал вообще ничего, во всех вопросах он нуждался в поводыре. Но, в общем, с музыкантами (даже с приставкой «экс») такое случается, а в данном случае нам это импонировало — потому что за килобайты он был готов платить. Для дядек во главе с Никитой полторы тысячи рублей являлись примерно тем, чем до деноминации для нормальных людей была, гипотетическая на тот момент копейка. Одной десятимиллионной частью одной десятой месячного заработка. Поэтому такие деньги они скидывали легко и походя. Так вы скидываете медную монету бомжу, гитарно-уличному неудачнику или молдавскому беженцу в метро.
Из всех знакомых нам людей за тотализаторного спеца мог сойти только Свинья. Это объяснялось как минимум двумя причинами: а) лотто-тотто был источником его существования, Свинья висел в сомнительных заведениях с утра до «Красных столов» и знал о нём больше, чем всё, и б) обвешивать ушные раковины людей словесным дерьмом он умел не хуже Чикатилы. Последнее, видимо, и происходило в тот обеденный перерыв — несмотря на смешки и издевательства над внешностью, Стриженов остался доволен встречей, это было написано на его толстом лбу.
— Этотфрик, Илья Юльевич, между прочим, создал с нуля целый тотализаторный кабак. Если бы он не переключился на игру на бирже, он бы даже не стал вам ничего рассказывать — опасался бы конкуренции, — соврал вскользь Чикатило.
— Да ладно, чё ты. Я ж не со зла. Я сразу понял — толковый парень. Но вот рожа, конечно… Ха-хха-ххах-хихаха! — Стриженов посмотрел на пустой стол секретарши Илоны, как бы ещё раз убеждаясь, что та свалила на обед, и добавил. — Ну просто пи…дец рожа, парни. Ну честно. Не обессудьте.
Нам ни капли не было обидно за Свинью. Мы знали, что вечером все «Красные столы» будут так же активно смеяться над Стриженовым и пить на деньги дядек — Свинья всегда умел в красках описывать свои приключения, а Стриженов и так уже считался красностольной притчей во языцех, чем-то вроде комично-монголоидного национального героя Сухэ-Батора. Скорее всего, нам было обидно, наоборот, за Стриженова — я уже как бы загодя слышал цепи эпитетов типа «жирный лох», «глупый папик» или «колобок-имбецил», изрыгаемые искривлённым свиным ртом на потеху раздолбайской публике. Так что счёт всё равно был бы как минимум 1: 1, и мы оставались нейтральными, как банковско-горнолыжная страна Швейцария.
— Он даже не побрился, — продолжал глумиться Стриженов. — Вы бы хоть направили его сначала к нам в туалет, что ли. Сказали бы, мол: ты, если что, зайди к нам в толчок, там стоят одноразовые станки и пена для бритья. Или… хах-хахаха… или ему рот мешает бриться?
Одноразовые станки и пена для бритья в данный момент находились в рюкзаке Чикатилы. В последнее время у нас появился таинственный конкурент, анонимная крыса — безымянный менеджер тырил мыльно-пузырные не хуже нашего, и мы теперь проводили конфискацию не по окончании рабочего дня, как раньше, а при первой же возможности.
— Илья Юльевич, — сменил тему Чикатило. — Я вынужден опять вам надоедать, но… Но. Через две с половиной недели у нас Бельгия. Соответственно, уже к концу следующей недели мы должны перевести бельгийцам деньги за гостиницу…