Лоскутный мандарин - читать онлайн книгу. Автор: Гаетан Суси cтр.№ 15

Застыв в оцепенении, он неотрывно смотрел на дорогу, как на чудо какое-то. Потом повернулся и взглянул туда, где раньше сидел Лазарь. Гроза Стен, очень спокойный с виду, шел в его направлении, но от его спокойствия дрожь пробирала до костей, потому что взгляд у мастера был просто свирепый. Подручный втянул голову в плечи, как кролик. Не успел он пробормотать извинения, как почувствовал такой удар, будто врезался в поезд головой. Потом на него обрушился град таких же страшных ударов. Чтобы оттащить мастера от подручного, едва хватило четырех крепких разрушителей. Лазарь продолжал крушить кулачищами воздух, корчась, как кошка вводе, и товарищи удерживали его с большим трудом, Ксавье растянулся на земле и хохотал, будто его щекотали, от страшных ударов перед глазами шли круги. Когда ему с большим трудом, удалось подняться, все вокруг завертелось. Лазарь избил подручного так сильно, что тот продолжал идиотски хихикать, пытаясь поблагодарить всех, кто был рядом с ним, за избавление, но никого не мог узнать. Ксавье приложил руки ко рту и понял, что кровь течет у него из носа, как из водопроводного крана. Ладони у него были серые, а кровь — черная, и все вокруг, даже кирпичи, даже яркие пятна одежды разрушителей были только черного, белого и серого цветов, как в кино. Он перестал различать цвета.

Расталкивая остальных, к месту происшествия спешил прораб всей площадки сноса, загодя настроенный против Ксавье.

— Снова Мортанс отличился, кто же еще? Опять этот Мортанс!

В поле зрения Ксавье возникла еще одна встревоженная личность — это был Философ.

— С тобой все в порядке, мальчик мой? Ответь же мне, у тебя все нормально?

Ксавье сделал неопределенный жест рукой, который должен был означать, что все с ним вроде как в порядке. Не так, конечно, чтобы очень, но лучше, чем могло бы быть. Старик положил руку подручному на плечо, но Ксавье высвободился, показывая, что может твердо стоять на собственных ногах. Но как только он сделал маленький шажок, все тело его от ступни до головы вспышкой короткого замыкания пронзила острая боль, как на ярмарке, когда звонят в колокол, ударяя языком о стенку.

Несколько рабочих обнимали Лазаря, мягко нашептывая ему в уши слова утешения. Ксавье подумал, что Лазарь, должно быть, очень счастлив. Надо же такому случиться: мастер его избил, а к нему самому относились как к побитому! Прораб схватил Ксавье за воротник.

— Проваливай отсюда, чтоб духу твоего здесь не было! Из-за тебя здесь одни неприятности. Тебе надо денег? Денег тебе надо? — Он сунул ему в руку несколько монеток. — А теперь давай, вали отсюда да поскорее!

Ксавье зажал деньги в ладони, но «проваливать» никуда не стал. Начальник приказал остальным браться за работу.

— А ты, — сказал он Лазарю, ткнув молодого бригадира в грудь грозящим пальцем, — еще раз такое вытворишь, и Клиника с принудительным отдыхом тебе обеспечена, картина тебе ясна? Поняли мы, надеюсь, друг друга?

Философ предложил Ксавье сходить к врачу. Подручный отказался. Рабочие не спеша снова принимались за работу; Ксавье все еще не мог различать цвета. Ребра и левая рука сильно болели. Несмотря на это, он попытался поднять молоток, чтобы внести свою лепту в общее дело, но спину пронзила настолько острая боль, что он чуть не лишился остатка той малой толики сознания, которое в нем еще теплилось. Безмолвные Пески настаивал на том, чтобы отправить его в клинику, но подручный снова решительно отказался. Прораб приказал старику оставить парнишку в покое и идти работать, следуя примеру остальных. Но Философ все равно спросил Ксавье:

— Почему бы тебе не вернуться обратно в Венгрию? Я так понял из того, что ты мне говорил, у тебя там сестра, которая тебя любит, и ты ее тоже любишь. Возвращайся к ней, и живите себе там с ней вместе.

Ксавье нашел в себе силы пробормотать:

— Завтра увидимся, — пытаясь пошевелить обессилившими пальцами.

Он ушел со строительной площадки чуть живой, но ушел он оттуда подручным. По дороге Ксавье наткнулся на группу бездомных, которые не посмели сделать ему ничего дурного. Он хотел было им улыбнуться, но челюсть его так болела, что все лицо исказила гримаса боли. Какая-то сволочь бросила в него ком земли и попала прямо в глаз. А под рубашкой Ксавье от планок его собственной конструкции остались только воспоминания.

Если не вдаваться в детали, Пегги дважды согласилась пройтись с этим парнем. Точнее говоря, полтора раза. Он часто попадался ей на глаза в ее квартале. Одевался он как-то странно. Куртка была ему тесновата, но он всегда застегивал ее на все пуговицы; из-под куртки торчал жесткий воротничок, какие носили в начале века, а на голове у него красовался котелок. При ходьбе, казалось, он не сгибает ноги и заставляет себя двигаться через силу. Она подумала, что с деньгами у него, должно быть, туго. Манеры у него были какие-то нерешительные, но вместе с тем грубые, надменные, можно сказать, даже злые, как будто он страдал от постоянных унижений. Или запах у него изо рта был такой, какой он сам не переносил. Но глаза его казались ей замечательными. Он так часто встречался ей, что Пегги даже пришла в голову мысль о том, что он ее преследует. Но он вроде как не обращал на нее никакого внимания.

Она ведь и с другими людьми постоянно сталкивается. Должно быть, он работает где-нибудь по соседству. Она представила его себе скромным чиновником, который марал бумагу, принужденный к этому силой обстоятельств. Но вместе с тем он был неизменно предан какой-то мечте, крепко угнездившейся в его сознании.

Как-то днем, стоя на тротуаре перед салоном красоты — был небольшой перерыв, и она курила там с одной из подружек, — Пегги увидела его в витрине аптеки на другой стороне улицы. Она обратила внимание на то, что он пристально на нее смотрит. Пегги сказала себе: «Ну и что здесь такого? Это лицо мое, наверное, показалось ему знакомым, вот он и думает, где мог меня видеть. Надо же, какие у него красивые глаза, я взгляд гордый и неподкупный».

Она улыбнулась ему, как, бывает, улыбаются незнакомому прохожему. Улыбка осталось безответной. Но к концу смены, то есть около девяти вечера, она заметила, что парень стоял на том же месте, за той же витриной и в той же позе, причем он поднял голову с таким видом, как будто ждал именно ее. К счастью, в тот вечер она поехала домой на такси вместе с хозяйкой.

На протяжении следующих двух недель то же самое повторялось четыре или пять раз. Это было настолько очевидно, что в конце концов даже подруги по работе стали спрашивать Пегги, что за парень маячит за аптечной витриной, поскольку было ясно, что его интересовала только она, — он с нее глаз не спускал. Другие девушки, как обычно, по этому поводу над ней постоянно подтрунивали. Пегги это очень раздражало, и она обычно тут же гасила только что прикуренную сигарету. В последний раз перед тем, как вернуться в парикмахерскую, она сурово и пристально посмотрела на парня. Глаз он в сторону не отвел. Как будто смотрел на нее, оставаясь невидимым. И частенько по вечерам, когда дневные труды были завершены — она никогда не знала об этом заранее, — он так там и стоял. Сначала хозяйка предложила Пегги решить вопрос очень просто — она каждый вечер будет увозить ее с собой на такси. А иногда они даже могли бы посидеть вечерком где-нибудь в кафе и расслабиться, что им мешает? Почему бы и нет? Это стало у них своего рода традицией. Хозяйка слушала ее со спокойной улыбкой, в которой не было и тени начальственной снисходительности. Польщенная тем интересом, который ее скромная персона вызывает у птицы такого высокого полета, как ее хозяйка, Пегги раскрывала ей свою душу. И никто по этому поводу не шушукался, не болтал, что она хозяйкина любимица.