– Нет, и не проси. Во-первых, там одна ерунда, а во-вторых… А во-вторых, у меня куча домашних заданий!
Скрестив ноги по-турецки, она склонилась над бумагами, спрятав глаза за челкой.
Я смотрел, как порхал в ее пальцах карандаш – она ловко вращала его, прерываясь на запись или чтобы погрызть ластик на кончике.
А в голове крутилось:
Пустынной улицей вдвоем
С тобой куда-то мы идем,
И я курю, а ты конфеты ешь.
И светят фонари давно,
Ты говоришь: «Пойдем в кино»,
А я тебя зову в кабак, конечно…
…Ли Мэй прожила у меня три дня.
За короткое время, проведенное в моей комнате, она умудрилась легкими штрихами обозначить свое очевидное присутствие. Многие вещи, переставленные ее тонкими руками, я никак не мог найти; но зато книги, как по волшебству, встали ровными рядами по полкам и легли аккуратными стопками на стол; ком футболок между тумбочкой и кроватью исчез, зато появились проволочные вешалки в шкафу; пропал и «млечный путь» – брызги зубной пасты на зеркале, а рядом с моей щеткой поселилась еще одна – смешная, розовая, с ручкой в виде силуэта Барби; по всему жилью, будто яркие жуки, расползлись заколки для волос – пчелы, цветочки, лошадки, лягушки и даже один красный автобус с надписью «school bus».
…Утром девятого мая я проводил ее в Хунчао, внутренний аэропорт.
Целовались под огромным табло с расписанием.
– Как тогда, помнишь, на вокзале в Сучжоу, – сказал ей на ухо. – Куча народу, и мы одни среди толпы.
– Только никто из нас не уезжал.
– Я буду тебя ждать. Позвони или напиши, как прилетишь.
– Ты сегодня будешь пьяный, – засмеялась она. – Сегодня же у вас большой праздник.
День Победы, вспомнил я.
– Поедешь в русский ресторан?
Хватит с меня русских, после Хайнаня особенно.
– Нет. Отдохну, в зал схожу, спортом позанимаюсь. Почитаю. А когда совсем заскучаю по тебе, лягу спать – и ты будешь мне сниться.
– Буду.
– Во ай ни. Я люблю тебя.
– Во ай ни.
– Все, беги, опоздаешь.
Шутливо козырнула:
– Есть, сэр!
Покатила легкий дорожный чемоданчик.
Я смотрел ей вслед.
Остановилась на полпути.
Оглянулась.
Подбежала.
– Вот, возьми.
На ладошке светло-зеленый, в янтарных разводах, тонкий браслет.
– Это мне бабушка подарила, на окончание школы. Пусть будет с тобой. Нефрит охраняет людей.
– Я не могу взять. Это подарок, да и пусть он лучше бережет тебя. Тебе на самолете лететь, между прочим.
Беззаботно пожала плечами.
– Глупости. Самолеты надежнее машин, по статистике. Я прошу.
Я аккуратно взял прохладный каменный кружок.
– Но, я же не смогу надеть его…
– Носи в кармане. Так даже лучше, – она понизила голос – будет совсем рядом кое с чем…
Смутилась и рассмеялась.
Легонько щелкнул ее по носу.
– Не узнаю бывшую скромницу.
– Есть, у кого учиться, – парировала быстро. – Будет тебе напоминать обо мне, когда меня нет рядом.
– Я все время о тебе помню. Беги.
Глядя ей вслед, вспомнил со всей отчетливостью, как расставался с ней после первого нашего свидания – на темной и влажной аллее.
Вспомнил выхваченный огоньком зажигалки рисунок на дорожке – две птицы, сплетенные в круг. Поднес браслет к губам и поцеловал.
Поехал домой…
灾难
Беда
…В понедельник после обеда я вернулся домой из нового кампуса. Принял душ. Собрал сумку и отправился на тренировку. Мышцы болели после долгого перерыва, но боль была приятной, тело радовалось – хозяин взялся за ум.
С Ли Мэй я переписывался все выходные. Узнал подробности свадьбы, понял, что все китайские свадьбы похожи одна на другую. Невеста переодевалась, дарились и записывались подарки, гости вкушали угощенья. Никто не танцевал и не дрался в порыве вдохновения. Жених щеголял в красном ремне с драконами и сердцем. Взрывались петарды.
Свадьбу справляли с размахом. Дядя Ли Мэй заказал два микроавтобуса и сегодня утром повез родственников в заповедник.
«Я купила тебе мягкие тапочки, в виде панд. Купила самые большие, какие нашла, – написала мне Ли Мэй рано утром. – Послезавтра вернусь. Соскучилась и люблю».
Подошел мой автобус.
Чувствуя себя молодым и сильным, я ловко обогнал толпу, подпихнул застрявшую в дверях тетку и вслед за нею протиснулся внутрь.
Занял место поближе к выходу – до фитнес-центра всего две остановки.
Меня наполняла легкая светлая радость, по лицу помимо воли расплывалась улыбка. Я застеснялся, огляделся – не видят ли остальные?
И замер в недоумении.
В салоне было необычно тихо, лишь подвывал двигатель, одолевая подъем на мост. Все смотрели на экран телевизора позади водительского места.
Вместо обычной рекламы что-то тараторил озабоченный диктор в синем костюме. Дали картинку: бегущие люди, кто в белых халатах, кто в обычной одежде, с носилками и каталками.
Болтаются трубки капельниц.
Крупным планом – чье-то залитое кровью лицо, не разобрать, мужчина или женщина. Обломки стены, кусок лестничного пролета, босая ступня под бетонной плитой, кривые линии арматуры, непонятные тряпки….
«Теракт», – первое, что подумал.
Все. Приехали. Докатилось и до китайцев.
Этого я ожидал меньше всего…
Взорвали что-то мощное – камера выхватывала груды битого бетона и стекла, обломки мебели. Мелькнуло несколько страшных серых лиц, припорошенных пылью от взрывов.
Головная боль китайцев – тибетцы и уйгуры. Их, как могут, держат в узде, но террор тем и страшен, что непредсказуем. Понять бы, где и что случилось…
Появилась карта страны – на весь экран.
Рваным красным пятном выделялась одна из провинций.
– Сычуань… – услышал я знакомое слово.
Нет.
Все в порядке.
С нею все хорошо.
На теле провинции пульсировали круги.
«Чэнду» – показывала стрелка.
Это не теракт!
Землетрясение. Ничего страшного.
Она жива и здорова. За обедом я писал ей смс, она ответила – уже приехали, и панды очень смешные.