Игра на разных барабанах - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Токарчук cтр.№ 74

Какое наслаждение стать хотя бы на минуту кем-то другим. В городе это было не трудно, ведь там полно магазинов и лавок всех сортов, на любой вкус и цвет. Есть еще и секонд-хенд, куда отдают одежду, чтобы ею воспользовались другие. Краска для волос и шиньоны, грим и лаки, салоны тату и темные, уютные кабинеты психоаналитиков. Недостаточно переодеться, изменить цвет волос и проколоть ноздрю или губы серебряной сережкой. Надо еще уничтожить себя. Засыпать никем и просыпаться никем. Существуют бесконечно длинные пути других людей, которые пересекаются между собой, и, собственно, что может нас удержать от того, чтобы ими обменяться? Выходить из дома как А., а возвращаться как Б. в другой дом.

Из ткани, купленной за гроши на турецком базаре, я сшила себе платье до пят, а из остатков — настоящую чадру. Подводила брови темной краской. Отправлялась на метро в экзотический район и углублялась в толпу. Щупала спелые дыни. Опускала глаза, встречая взгляды усатых мужчин. Примыкала к многодетным семьям, словно их скромная дальняя родственница. Следовала за ними вплоть до дверей их квартир в многоэтажках. Иногда незаметно заходила внутрь, садилась на диван и пила крепкий сладкий чай, который подавали в маленьких стаканчиках, а потом заканчивала оставленное на столике рукоделие — детские носочки, вязаную шапку, искусные кружева по краю платочка. Я уже начала несмело говорить на их сложном языке, уже помогала приносить из кухни сладкие орешки и лепила шарики, которые потом поливались сиропом. Но под вечер мне становилось душно, что-то заставляло бежать от себя, и еще на несколько часов я превращалась в мальчишку в бейсболке и клетчатой рубашке, который в результате оказывался там, где другие, и бил в турецкий барабан колотушкой с войлочным наконечником.

Это не было сложно. Так меняться. Я извлекала из себя разные образы, как кроликов из цилиндра. Я не создавала их, никем не притворялась.

По субботам я становилась старой неряшливой бомжихой, которая обходила блошиные рынки в поисках выщербленных чашек и треснутых зеркалец. Мне нравилось, что люди стараются держаться от меня подальше. В моем распоряжении никогда не бывало столько пространства, как тогда.

Раз в месяц я снимала номер в какой-нибудь гостинице. Изображала иностранца-бизнесмена. Я наполняла пепельницы окурками и следила по телевизору за котировкой доллара. В ванной оставляла запах одеколона и брызги пены для бритья. Чаевые горничной — всегда чуть больше, чем принято, чтобы запомнила этого кого-то, кого не было.

Я от этого не уставала. Никогда. В сущности, метаморфозы не стоили мне никаких усилий, я не притворялась, не играла, это не было театром. Всю работу выполняли другие. Дело было вовсе не во мне, не в моем поведении, а в восприятии меня другими — в том-то и заключался весь секрет. Потому, наверное, хотя я едва приблизилась к этому открытию, меня тянуло в большие магазины, огромные торговые центры, возведенные вокруг эскалаторов, чтобы ездить туда-сюда, вверх и вниз. Другие, видимо, тоже поняли, что в таких местах можно спрятаться не только от окружающих, но и от самих себя, от возни с собственной персоной и изнурительного собирания себя из крупиц опыта, как из деталек лего.

Поэтому я бродила как все — братья и сестры по хаосу, товарищи по снам наяву, соучастники игры — между освещенных блестящих полок, заполненных часами, сумочками, носками, духами, французскими сырами и модными туфлями. Бродила туда-сюда — всего лишь жалкий придаток к собственному зрению. Проходила вдоль благоухающих прилавков, мимо равнодушно прекрасных продавщиц с тонкими пальцами, выводящими филигранные мелодии на клавиатурах касс. Плутала в лабиринтах развешанных одежд — они выглядели как временно лишенные жизни персонажи, которые спят в залах ожидания, пока благодаря какому-нибудь бессознательному телу, однажды их навестившему, не станут настоящими, живыми людьми. Бродила неутомимо среди стеллажей с фарфором, стеклом, серебристо поблескивающими столовыми приборами, среди мягких гор полотенец и одеял, спускалась по лестнице вниз — все время в общем потоке, — чтобы на самых нижних уровнях, там, где располагаются бары и бистро, отдохнуть немного за чашкой кофе, а потом деловито подняться наверх, чтобы вновь позволить себя размазывать, растворять, затемнять, обесцвечивать, стирать, размывать.

Шла смело, широким шагом, многократно отражаясь в огромных витринах. Нас было много, тысячи, может, миллионы. У входов в метро сидели цветные люди и били в барабаны.

Парики, отдельные пряди неоновых цветов, чадра, равно как и натуральная седина, придающая значительности, подчеркивающая в лице приобретенную с опытом мягкость, — но бывала я и бесцветной женщиной, которая просиживает целыми днями за столом, заваленным бумагами, и время от времени говорит по телефону. Это она, стоя вечером перед зеркалом в ванной и стирая ватным тампоном остатки макияжа, с удивлением обнаруживала под тонкой кожей нечто твердое и достойное доверия: череп. С этой мыслью она ложилась спать.

Эта женщина иногда приходила к нам с ребенком Клары. Садилась на лавку. Рассказывала какую-то странную историю о человеке, который велел из своей кожи сделать барабан, но никто из нас уже не помнит, как его звали.

Перевод Е. Верниковской