Перед закрытой дверью - читать онлайн книгу. Автор: Эльфрида Елинек cтр.№ 15

Затем Райнер объясняет, что такое свобода воли, которая дана человеку. Софи говорит, что интеллектуал эту самую свободу воли превозносит даже тогда, когда ему жрать больше нечего.

Райнер заявляет: — Я и есть тот интеллектуал, о котором ты ведешь речь. Софи говорит, что стремление к интеллектуальной профессии приводит в конечном счете к исповеданию идеологии интеллектуала. Ни с того, ни с сего непропорциональный перевес получает любая проблема, касающаяся освобождение от пут материального производства. Таким образом возникает искаженный мир, который отгораживается от всего остального.

Райнер объясняет Хансу, что непозволительно мыслить как писатель, если ты сам простой рабочий.

Ханс объясняет Райнеру, что ему-то хочется мыслить себя не писателем, а преподавателем физкультуры.

— Ханс, ты нашел неисправность в проигрывателе?

— Нет, и не искал, мне хочется участвовать в разговоре.

Райнер говорит, что ему сперва надо научиться слушать.

Софи постепенно переключает свое внимание на будущего преподавателя физкультуры и спрашивает его, что за конфирмационный костюмчик на нем надет: — Брюки тебе слишком коротки, рукава — то же самое, а куда, позвольте спросить, манжеты запропастились? Их явно и в заводе не было. Да и сама ткань, нет, о нет, ты в нем выглядишь совершенно невозможно, я этого не вынесу, это оскорбляет глаз.

Ханс, специально из-за Софи надевший свой воскресный костюм, который никогда не оскорблял ни его собственный глаз, ни глаз его матери (которая собственноручно уже дважды надставляла брюки), внутренне скукоживается до размеров горошины, словно кто-то вдруг выпустил из него весь воздух. Вот те раз, хотел покрасоваться перед Софи в приличном костюме, чтобы обставить этого Райнера, который задается своими джинсами, а теперь его же и высмеивают. Он торопливо прикрывает ладонями те места, где костюм слишком короток, да где ему взять столько ладоней?

— Это он после чистки сел, костюм, честное слово, до того он совсем по росту был, эти недотепы в химчистке ушами прохлопали, вот он и сел. На них, наверное, в суд подать можно, вконец костюм погубили, сволочи.

— Подожди-ка, примерь одежду моего брата. По размеру подходит, ну-ка, надень!

У Райнера чуть глаза из орбит не вылезают от зависти. Кашемировый джемпер с вырезом на груди и брюки из тончайшего сукна, чистая шерсть, на ярлычке внутри так и написано! Райнер уязвлен до мозга костей, что какому-то Хансу дарят такие красивые вещи, а ему нет. Но ведь это всего лишь причуда ветреной Софи, которая непостоянна, как блуждающий огонек, это у нее скоро пройдет, как только она остепенится. Она просто играет с Хансом, который ничего не замечает, ведь он еще новичок в искусстве любви.

Софи говорит, чтобы Ханс тут же, прямо перед ними, переоделся. Он не хочет, стесняется своего замызганного нижнего белья. Его вынуждают, а то не видать ему ни брюк, ни джемпера. Анна взглядом прожигает в Хансе дыру, Софи занялась лишь ей одной заметным пятнышком на теннисной юбочке. Райнер произносит в пустоту, которая его окружает, что надо действовать, действовать и еще раз действовать.

— Ответственность за последствия придется взять на себя. Разумеется, за действия предосудительные в общепринятом смысле, потому что нравственных категорий для нас не существует. И еще: когда мне исполнится восемнадцать, отец купит мне спортивный автомобиль.

— Смешно, что ты вдруг захотел что-то сделать, ты ведь до сих пор только книжки почитывал да стихи сочинял, — язвит Софи. Она считает, что это не для него.

Райнер говорит, что Софи просто-напросто представить себе не может, какие запасы ярости и ненависти накопились у него внутри. Дело в том, что мышлению положены пределы, которых я давным-давно достиг, ведь я непрерывно мыслю в течение многих лет, а теперь я с этим покончил, все пределы нужно смести. Кстати, когда мне исполнится восемнадцать, отец оплатит мне поездку в Америку. Различие между де Садом и Батаем [5] состоит в следующем: де Сад, брошенный в застенок, сидящий взаперти вместе с буйнопомешанными, срывает лепестки с прекраснейших роз над выгребной ямой. Двадцать семь лет он провел в тюрьме за свои идеи. Батай же, напротив, просиживает задницу в Национальной библиотеке. Де Сад, чье стремление к социальному и нравственному освобождению широко известно, подвергал сомнению фетиш поэзии, чтобы вынудить мышление сбросить с себя оковы. Воля же Батая к нравственному и социальному освобождению, наоборот, весьма и весьма сомнительна. Меня, к примеру, отличает от де Сада то, что я не моралист, в остальном же я — такой же, как он, и даже еще похлеще!

— Кто эти люди, о которых ты сейчас говорил? — спрашивает упакованный в кашемир Ханс, и ему растолковывают, кто это такие.

— Нападения, которые мы планируем совершать, должны обладать каркасом побудительных мотивов высшего порядка. Мотивов, превышающих нас, если можно так выразиться. Сейчас я объясню вам данную систему мотивации, — собирается продолжать Райнер.

— Не нужно ничего больше объяснять, умоляю тебя, еще одно объяснение, и я закричу, — говорит Софи.

— Я должен вам растолковать, почему мы собираемся это делать, иначе вы совершите это просто так, без всякой цели, а так не считается.

Ханс говорит, что хочет продвинуться вперед в смысле образования.

Анна объясняет, что для этого ему нужно больше читать.

По мнению Райнера, не читать ему нужно, а его, Райнера, слушать и ему подчиняться. Он здесь интеллектуал, а не Ханс. Если интеллектуал не в состоянии подчинить мир исповедуемой им идеологии, то есть если в действительности ему (как, скажем, Хансу) приходится выполнять грязную ручную работу лишь для того, чтобы прокормиться, то тогда он в какой-то момент принимается защищать ложный, чуждый ему мир вместо своего собственного.

— Защищай свой маленький мир, Ханс. Не пытайся стать больше, чем ты есть на деле, потому что существует человек, который тебя перерос, и этот человек — я.

Ханс расстроен, потому что Райнер категорически против его работы над самообразованием. Однако тот прав в том смысле, что, зная свое положение, страдаешь больше, чем не ведая о нем, ибо неведение милосердно.

Софи без всякого милосердия просит всю компанию убраться прочь, потому что на дороге слышен звук приближающегося спортивного автомобиля Шварценфельса, который увезет ее на теннисный матч, устроенный для узкого круга. Именно такое спортивное авто Райнер и получит на день рождения, один к одному.

— Дашь когда-нибудь поводить, чтобы мне потом, после дня рождения, в свой сесть и сразу поехать?

— Нет. И не рассчитывай.

Райнер пытается хотя бы потрогать Софи за те места, которые еще доступны, но она, струясь, словно песок, ускользает сквозь и без того не слишком смелые пальцы. Тончайший песок.