– Вот я вижу, какой ты всю жизнь оптимист. Живем в этом дурном районе, где одни уголовники и ворье. Сто раз говорила – давай поменяемся с доплатой на центр или, хотя бы, на Мир-2 какой-нибудь. Еще года три назад, до всех этих повышений, можно было за тысячу доплаты поменяться на нормальную квартиру. Нет, ему сначала телевизор новый, потом две «стенки» дали на всю кафедру – надо купить, как же без «стенки»? А теперь уже до конца жизни здесь будем…
– Ничего, сын будет хорошо зарабатывать – купит нам новую квартиру. Да, Володя?
Я молчу.
– Купит, жди – не грусти. Хоть бы сам без работы не сидел после института. Такое все нестабильное… Не знаю, куда мы катимся…
– Ладно, ты парня не пугай. Пусть учится. А мы поможем – хрусталь вон продадим.
– Не дам я тебе его продавать – еще, может, на хлеб придется менять. Раз завертелось – не остановится. Хоть бы гражданской войны не было…
* * *
Сижу на кухне у Антона. Мы вместе учились в десятом и одиннадцатом, он переехал с родителями из Клайпеды. Антон поступил в машиностроительный, на платное. Специальность – «Коммерческая деятельность на рынке товаров и услуг».
Я спрашиваю:
– Где ты возьмешь деньги на учебу?
– Папаша добазарился с одним председателем колхоза, это – его кореш. Колхоз платит – типа, за подготовку специалиста.
– А что потом? Ехать работать в тот колхоз?
– Какой колхоз, ты что? Бабки у них все равно казенные, не жалко. Куда захочу, туда и устроюсь.
– А куда ты хочешь?
– Там будет видно. У нас в группе, прикинь, некоторые – уже бизнесмены. Фирмы или киоски свои.
– На фига им тогда учиться?
– Как – на фига? Чтоб диплом был.
– А что в дипломе – «коммерсант»?
– Наверно.
Антон берет из пачки «Столичных» сигарету, щелкает прозрачной зажигалкой.
Я смотрю в окно. Двор засыпан опавшими листьями. Дети гоняются друг за другом вокруг турников. На лавке сидят две бабки в пальто и пуховых платках.
Антон говорит:
– Я вообще завтра в Москву собираюсь на день. Если хочешь – поехали со мной.
– Зачем?
– Как зачем? Закупиться. Там все дешевле, чем у нас, кроме простой жратвы – молока там, сметаны, творога. Некоторые возят в Москву, продают. Но мне сказали, что все это – говно, лучше оттуда возить.
– А что?
– Например, «сникерсы». Привезти и положить в киоск на реализацию. В «машинке» есть один препод, Сташенко. Он – папашин хороший друг, ну и хочет этим заняться. Но так, чтобы только бабки давать, а ездить буду я.
– И как это будет?
– Система такая: я беру у него бабки на товар, еду в Москву, набираю «сникерсов», привожу, разношу по киоскам – он знает мужиков, у которых киоски. Товар продается, и он мне дает часть своего навара. Кроме того, я могу еще у родаков взять бабок и на них купить товар – с него весь навар будет мой.
– А билет он тебе купит?
– Не-а. Билет, все расходы там – это за свои. Но оно копейки стоит. Билет до Москвы туда-обратно – рублей пятьсот. Возьми у родаков денег – за день заработаешь пару штук.
– Мне в понедельник надо быть в Минске – занятия.
– Ну и будешь в понедельник. Мы утром в воскресенье приезжаем, а вечером поедешь на Минск.
* * *
В вагоне холодно. Под потолком – тусклая лампа. Через проход, на боковом, сидит тетка в зеленом пуховике. Под ногами – две набитые сумки.
За перегородкой разговаривают два мужика.
– Ну что, товар сдал?
– Само собой. Время такое – надо крутиться.
– Да, не говори. Сейчас ребенку день рождения сделать, без выпивки – надо как минимум пятьдесят тысяч. Ну, я имею в виду – нормально сделать, чтобы не обсерали потом.
– Не то, что раньше было. Я в восемьдесят девятом видик взял – и сразу отдал кенту знакомому, они там фильмы крутили, видеопрокат в клубе был. Все удивлялись – не работаю, а деньги есть. Это потом уже забрал – пацан подрос, надо было ему мультфильмы всякие, «Том и Джерри»…
Антон отодвигает желтую шторку с буквами «Могилев», она падает. Он возится, прицепляет ее на место.
Напротив нас девушка ест шоколадку, отламывая по дольке. Рядом с ней дремлет дядька в плаще.
Девушка вытирает руки носовым платком, берет со стола пачку «Bond», зажигалку, встает, идет к тамбуру. Я спрашиваю Антона:
– Что, может, подколемся?
– Не, неохота. Не стоит у меня сегодня на это дело. Вот смотри, что можно сделать, если нормально подняться – телеканал открыть. Сейчас представляешь, сколько на рекламе можно сделать? Если минута – сто долларов? Посчитай – даже если час рекламы в день в общей сумме, это шесть штук. Ну, там расходы, конечно, но если и три штуки чистыми – тоже нормально. По штуке баксов в день на человека, если все на троих делить, прикидываешь?
– А самому что делать?
– Как «что делать»?
– Ну, если деньги будут сами капать за рекламу…
– А ничего. В институт ходить, например – диплом получать. Представляешь, какой крутняк – в институт на тачке ездить? У нас некоторые ездят, но тачки побитые, бэушные – старые «бээмвухи» или «мерсы». Говно, короче.
Девушка возвращается, протискивается мимо мужика, садится, кладет сигареты и зажигалку на стол.
Антон спрашивает:
– А тебя родаки без вони отпустили?
– Ага, без вони. Уперлись рогом – никуда не поедешь, мы тебя и так не видим, а тут еще в Москву эту криминальную… Я сказал, что тогда вообще приезжать не буду.
– Ладно, давай стелиться.
Я стаскиваю с третьей полки скрученный тюфяк с подушкой. Сыплются перья и мусор.
Открываю глаза. Свет в вагоне выключен. Поезд стоит, хлопают двери. По вагону идут два таможенника. Они глядят на нас и проходят дальше.
Стоим в очереди в туалет. За нами – два вьетнамца в военных рубашках без погон. Лица помяты, в волосах – перья из подушек. В окне мелькает платформа. Станция «Голицыно».
Туалет открывается, выходит полная девушка в белой майке, без лифчика. Выделяются соски ее грудей.
Я захожу в туалет, защелкиваю дверь. Унитаз вымазан говном. В открытое окно дует ветер.
Белорусский вокзал. Тетки держат куски сыра, пачки творога, банки сметаны.
Мы переходим дорогу, сворачиваем во двор.
Садимся на лавку, я расстилаю газету. Антон достает две бутылки «жигулевского», черный хлеб, сало, вареные яйца – они раздавились, скорлупа потрескалась.
Из подъезда с кодовым замком выходит блондинка в короткой кожаной куртке, мельком смотрит на нас, идет к белой «тойоте». Она щелкает брелком, открывает дверь, садится. Антон говорит: