Ему отчасти льстило то, что Господь полагает его праведником. И впрямь, почему бы ему не называться так? Заповеди Господни он чтит, чтит и Господа Бога своего. Живет в скромности и семью свою держит в послушании, хотя дочери, эти вертихвостки… А главное, не участвует в постыдных сборищах жителей города, людей сугубо развратных, а когда приглашают на них, не идет, ежедневно страдая и мучаясь в душе при взгляде на дела их беззаконные и неистово развратные. И вот до чего дошло: Господь вознамерился покарать город, ибо вопль о жителях его к Нему, несомненно, велик.
А сколько раз он сам, распалившись в душе, присоединял свой голос к этому воплю, думал Шемаия, идя к воротам. Сколько раз взывал: доколе, Господи, будешь терпеть бесстыдство сие. Сколько раз унывал в душе, видя свое одиночество в круге беззаконников. Знакомыми улицами проходя через город, он другими глазами взирал на него. Ему где-то было досадно, что Господь не возложил на него удела пророка. А хорошо было бы сейчас встать на площади, и повысить голос свой на всю площадь, и крикнуть: теперь ты будешь разрушен, город, и близки дни разрушения твоего! Крикнуть: отныне и вовеки будет истреблено место сие! Крикнуть… Но прекрати, прекрати досужествовать мыслью, Шемаия, одернул он сам себя. Господь, наверно, знал, что делал. Ты же радуйся, что стал малым сим орудием Его произвола.
Пребывая глубоко в мыслях своих, подошел он к воротам и сел там. У ворот, как всегда, было людно, в город заходили торговые караваны, и торговые караваны выходили из города. И, облеченный своим новым знанием, радовался Шемаия за караваны, что выходили, и скорбел о тех, что зашли.
Много людей проходило мимо Шемаии. Среди них были знакомые и незнакомые ему; разные. Одни шли в город. Другие шли из города. Но те, кого ждал Шемаия, не проходили. Он же продолжал сидеть, ибо терпение его было весьма велико. И, кроме того, всякий знал, что Господь — Он такой. Сказал — и сделает. Так что сидел Шемаия, ждал.
Между тем вся жизнь города проходила перед глазами Шемаии. Шли пастухи со стадами. Шли женщины с кувшинами. Шли старейшины. Шли нищие. Шли купцы. Шли воины. Шли в город. Шли из города. Здоровались с Шемаией. Не здоровались с Шемаией. Но всяк замечал, что сидит Шемаия у ворот, ждет кого-то.
Так просидел он до полудня, и вот, солнце печет, и даже тень от ворот не спасает. И не выдержал Шемаия, взмолился ко Господу в душе, говоря: я сделал так, как Ты сказал. И вот, под солнцем жду, и изнемогаю, а посланники Твои не идут. Но Господь молчал, и посланники не шли. И стал Шемаия думать о городе.
Вместе со всей семьей переехал он сюда когда-то, и город пришелся ему по душе, — большой, славный, хорошо укрепленный. Были, правда, и другие города, побольше и пославней, куда можно было притечь. Но он выбрал из всех этот и не пожалел. Большой и богатый город, средоточие купцов и менял, и рынок его — самый большой в этих землях.
Что же до жителей, то поначалу нравы их не показались ему очень уж дикими. Такими же были нравы и в других землях. Возможно, они и его прельстили бы. Но он был иначе воспитан и вежливо отклонил их предложения. А с возрастом вообще становишься суровее, смотришь на окружающее с негодованием, за которым скрывается некоторая зависть.
Если уж так разобраться, думал дальше Шемаия, то неплохой это город. И люди неплохие. В больших городах, вон, и грехов гораздо больше, и люди хуже, беззаконнее. Да там и почва для беззакония богаче. Вон как в книгах про это написано, про Вавилон написано, про Ниневию, про Иерусалим, и все это города не чета этому, города огромные, многолюдные, славные. Воистину великие города в очах Господа. И грех их тоже велик в Его очах. В книгах Господь вон что про них говорит, — читать страшно! А поди ж ты, по-настоящему ополчился лишь на это место, и истребителей Своих наслал.
Да ты же сам, Шемаия, присоединял свой голос к общему воплю, оборвал он сам себя. Сам же взывал: доколе, Господи. И так далее. Ты что, Господа всерьез не принимал? Уж не сомневайся, когда бы были в том же Иерусалиме праведники, взывающие что ни день ко Господу об истреблении града сего, уже не стоял бы тот град великий и был бы истреблен, и погиб бы. А так всем все нравится, никто не взывает, а Господь Своими делами занят, очень Ему надо серу да огонь почем зря тратить.
Тьфу ты, Шемаия, плюнул он сгоряча, в сердцах на самого себя. Вот до чего додумался. Воистину говорят, праздноумие — грех. Это и праведный ум доведет до преисподней, не без гордости подумал он.
Тем временем день клонился к закату, и Шемаия начал уже волноваться, что ворота закроются, прежде чем придут те двое. И еще стал беспокоиться он, что они уже прошли, и миновали его, и сейчас дожидают его в городе, и сердятся, и ходят туда-сюда. И, было, поднялся Шемаия, чтобы броситься в город, как вот, идут те двое по дороге.
С радостью бросился навстречу им Шемаия, и поклонился лицом до земли, и приветствовал их. Были те двое Ангелов Господних запылены и выглядели устало, и были даже чем-то недовольны, точно незадолго до этого повздорили друг с другом и теперь старались друг на друга не смотреть. И думал Шемаия, что будут они отказываться идти с ним, и приготовился их сильно упрашивать, но они тут же согласились идти с ним, и вошли в город, а солнце в то время уже закатывалось. И когда вел своих гостей по улицам Шемаия, то думал и боялся, что жители города, люди неистово развратные, завидят их идущими по улицам и придут, чтобы познать их. Ну уж нет, думал Шемаия, ведя гостей своих по улицам. Я лучше дочерей своих отдам им, эти вертихвостки того стоят. А зятья мои, тюти, ничего и не скажут.
Приведши их в дом, он усадил их и испек им хлебы, и они ели в молчании. И когда поели, предложил им лечь и отдохнуть, думая в это время: вот, час настал, и сейчас придут от всех концов города требовать гостей моих. И пошел Шемаия и сказал дочерям своим, чтобы они не ложились, ибо могут скоро понадобится. В это время послышался шум под окнами, и вот, стоят люди и выкликают его имя. Он выглянул в сильном волнении, ибо сбывалось все, как он думал, и один из людей, стоящих под окнами, сказал ему, и крикнул: что за двоих привел ты сегодня, Шемаия? Кроме тебя, никто не польстится на них. И разошлись, хохоча. И пошел Шемаия к гостям своим, боясь, что они слышали, что говорят про них, и обидятся, но гости его уже спали. И шел Шемаия спать же.
К утру услыхал он, что гости его в комнате как бы спорят громкими голосами. Пошел он к ним и обнаружил их еще более недовольными. Завидев его, они сказали: бери всех, кто есть у тебя, и выведи всех из сего места. Ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль на жителей его к Господу. И спросил Шемаия: а кто еще вопил? Иди, сказали ему, и выведи всех, как было сказано, ибо мы истребим сей город такой-то. И сказал Шемаия: господине! Это город не такой-то, а такой-то. Верно, ошибся ты, говоря так, ибо названия сии похожи. Тут один из Ангелов вытащил свиток, и читал его, и лицо его изменилось, и он взглянул на спутника своего как бы с возмущением. И вступили бы в спор, когда бы не увидели, что Шемаия еще здесь. Иди, сказали ему, и выведи всех. Ибо мы все же истребим это место. И шел Шемаия в смущении, и слышал, как позади они как бы спорят.