Стены ее спальни завешены черным атласом, расшитым жемчужными слезами. В четырех углах комнаты стоят погребальные урны и чаши, из которых поднимается дремотный и едкий дымок благовонных курений. Посредине — изящный катафалк из черного дерева в окружении длинных свечей, вставленных в огромные серебряные подсвечники. Каждое утро на рассвете графиня, одетая в белый кружевной пеньюар, чуть запятнанный кровью, забирается в свой катафалк и ложится в открытый гроб.
Раньше, чем у нее выросли молочные зубы, какой-то православный священник с волосами, собранными на затылке в пучок, всадил кол в ее кровожадного отца на одном из перекрестков в Карпатских горах. Когда в него вонзился кол, зловещий граф прокричал: «Носферату умер — да здравствует Носферату!» И теперь ей принадлежат все населенные призраками леса и таинственные жилища в его обширном поместье; по наследству к ней перешло командование армией теней, которые населяют деревню у подножия ее замка, проскальзывают в леса под видом сов, летучих мышей и лисиц, заставляют сворачиваться молоко и не дают сбиваться маслу, ночь напролет гонят лошадей на дикой охоте, так что к утру от тех остаются лишь кожа да кости, досуха выдаивают коров, а главное, мучают созревающих дев приступами слабости, брожением в крови и расстройствами воображения.
Но сама графиня равнодушна к своей потусторонней власти, словно та ей лишь пригрезилась. В своих грезах она желала бы стать человеком, но не знает, возможно ли такое. Карты Таро всегда ложатся одинаково, неизменно открывая тот же расклад: Верховная Жрица, Смерть, Башня, разбитая молнией — мудрость, гибель, разрушение.
В безлунные ночи ее надзирательница позволяет ей прогуляться по саду. Этот сад, место чрезвычайно мрачное, невероятно похож на погост, а розы, посаженные когда-то ее покойной матерью, выросли теперь в огромную колючую стену, за которой она заточена в своем родовом замке. Дверь черного хода открывается, и графиня, принюхиваясь к воздуху, начинает выть. Затем она встает на четыре лапы. Припадая к земле и дрожа, она берет след своей жертвы. Какое наслаждение слышать хруст нежных косточек кроликов и других пушистых мелких зверюшек, которых она молниеносно настигает на своих четырех; тихо поскуливая, она крадучись вернется домой, и на щеках ее будут пятна крови. В спальне она наливает воду из кувшина в таз и с капризной брезгливостью кошки умывает лицо.
Ненасытный образ ночной охотницы в зловещем саду, то припадающей к земле, то прыгающей, является обрамлением ее обычных тревожных ночных хождений и жизни, подражающей настоящей жизни. Глаза этого ночного существа расширяются и вспыхивают. Работая когтями и зубами, она набрасывается и вгрызается, но ничто не может утешить ее в ее призрачном существовании, ничто. И тогда она вновь прибегает к убаюкивающей магии Таро, тасует карты, раскладывает их, читает по ним судьбу, затем со вздохом собирает вновь и снова тасует, выстраивая бесконечные догадки о будущем, которое неотвратимо грядет.
Немая старуха присматривает, чтобы она ни в коем случае не видела солнечного света, чтобы весь день она лежала в своем гробу, чтобы на ее пути не попадались никакие зеркала и другие отражающие поверхности — короче говоря, старуха исполняет все, что полагается делать вампирской прислуге. И все в этой прекрасной и призрачной деве оправдывает ее роль королевы ночи, королевы ужаса — все, если не считать того, что сама она играет эту роль с большой неохотой.
Тем не менее, если какому-нибудь неосторожному путнику случается остановиться на площади среди безлюдной деревни, чтобы освежиться у фонтана, из дома вскоре появляется старуха в черном платье и белом переднике. Жестами и улыбками она приглашает вас в дом, и вы идете за ней. Графиня жаждет свежего мяса. Когда она была маленькой, она была похожа на лисичку и вполне довольствовалась крольчатами, которые жалобно пищали, когда с тошнотворным сладострастием она вгрызалась в их шейки; ей хватало мышей-полевок, их мимолетного трепетанья меж тонких пальчиков рукодельницы. Но теперь она стала женщиной, и ей нужны мужчины. Стоит немного задержаться у журчащего фонтана, и вас за руку отведут в кладовые графини.
Целый день она лежит в своем гробу, в запятнанном кровью кружевном неглиже. Когда солнце исчезает за горой, она зевает, поднимается и надевает свое единственное платье — свадебный наряд матери, — а затем садится и раскладывает карты, пока в ней не проснется голод. Она ненавидит еду, которой питается; ей хотелось бы взять этих кроликов к себе домой, кормить их салатными листьями, гладить их, устроить для них гнездышко в черно-красном китайском секретере, но голод всегда одолевает ее. Она вонзает зубы в шею, на которой пульсирует от страха артерия; с тихим вскриком боли и отвращения она роняет обмякшую шкурку, из которой уже высосаны все питательные соки. И то же самое происходит с подпасками и цыганятами, которые по незнанию или отчаянному безрассудству подходят к фонтану, чтобы омыть грязь со своих ног; гувернантка графини приводит их в гостиную, где разложенные на столе карты неизменно показывают Костлявую с косой. Графиня сама подает им кофе в тонких, с прожилками, драгоценных чашечках и маленькое сахарное печенье. Эти нескладехи сидят, одной рукой расплескивая кофе из чашки, а другой держа печенье, и, открыв рот, наблюдают, как графиня в своем атласном уборе наливает кофе из серебряного кофейника и рассеянно о чем-то болтает, чтобы привести их в состояние роковой расслабленности. Лишь какая-то печальная неподвижность глаз выдает ее безутешность. Ей хотелось бы гладить их загорелые щеки и взъерошенные волосы. Когда она берет их за руку и ведет в спальню, они с трудом верят своему счастью.
А потом гувернантка собирает останки в аккуратную кучку и заворачивает их в обрывки одежды. Этот погребальный пакет она затем потихоньку закапывает в саду. Щеки графини мокры от крови и слез; надзирательница сама с помощью серебряной зубочистки вычищает из-под ее ногтей застрявшие там кусочки кожи и косточек.
Эни-бени, лук-морковь,
Человечью чую кровь…
Однажды на исходе жаркого лета на заре нынешнего столетия один молодой офицер Британской армии — сильный голубоглазый блондин, — который гостил у друзей в Вене, решил провести остаток своего армейского отпуска, исследуя нехоженую местность в горах Румынии. Приняв донкихотское решение путешествовать по разбитым колеям дорог на велосипеде, он сразу же оценил всю комичность такой ситуации: «на двух колесах в край вампиров». Итак, смеясь, он отправляется на поиски приключений.
Его девственность была особой — состояние невероятно двусмысленное и в то же время совершенно конкретное: это была непорочность вкупе с потенциальной мощью, и помимо того — неведение, которое вовсе не то же самое, что невинность. Он и сам не знал, что из себя представляет, и вдобавок у него был тот особый блеск, свойственный поколению, для которого история уже уготовила особую, героическую участь в окопах Франции. И этому созданию, выросшему в эпоху перемен, в ритме времени, предстояло столкнуться с готическим безвременьем, в котором вечно живут вампиры, а для них все остается таким, каким было всегда, и карты всегда ложатся одинаковым образом.
Несмотря на свою молодость, он обладает здравым умом. Он выбрал самый рациональный в мире способ путешествовать по Карпатам. Езда на велосипеде сама по себе в некотором роде предохраняет от суеверных страхов, поскольку велосипед — это продукт чистого разума применительно к движению. Геометрия на службе человека! Дайте мне два колеса и прямую палку, и я покажу вам, как далеко я могу на этом уехать. Сам Вольтер мог бы стать изобретателем велосипеда, поскольку оный весьма способствует здоровью человека, а отнюдь не его погибели. Благотворно действуя на здоровье, он в то же время не испускает вредных газов, да к тому же позволяет ездить лишь на умеренной скорости. Может ли велосипед стать вредоносным орудием?