— Можно мне здесь переночевать? Мне нужно держаться подальше от брата, он готов меня убить.
— Да. Да, конечно. — Она поймала себя на том, что немножко плачет, и подумала, что Ли, должно быть, плачет тоже, хотя на самом деле это просто саднило его лживые глаза. Как только они оказались вместе в постели, он сделал то, чего впоследствии ни объяснить себе, ни оправдать не мог; совершил акт в полнейшем смысле слова неуместный. Поскольку она была женщиной, нагой и доступной, он выеб ее, пока она плакала, выеб, сознавая грубую непристойность этого акта, но не в силах устоять. Казалось, он ведет себя совершенно непроизвольно — только чтобы доказать самому себе, что он в самом деле подонок, которого не коснулись нормальные человеческие чувства, — и тем самым он исторг из себя фальшивую исповедь, убеждаясь, когда впоследствии оглядывался назад, в собственной аморальности, хотя в то время он вообще ни о чем не думал. После чего провалился в глубокий сон, из которого его подняли настойчивые звонки в дверь.
— Это, видимо, почта, — сказала Каролина. — Я быстро.
Ли едва мог продрать глаза, но ощутил, как в постель дунуло холодом, когда она встала, затем услышал шелест ее кимоно и шлеп-шлеп-шлеп босых ног. Все его реакции были крайне замедленны, и он произнес: «Не ходи, там мой брат», когда она уже вышла из комнаты. А через секунду услышал ее визг.
Прихожую внизу заливал свет раннего утра, потому что передняя дверь была распахнута настежь, а Каролина привалилась к столбику крыльца, зажав лицо ладонями. Между пальцев сочилась кровь. Базз со странно пристыженным лицом стоял на ступеньках, руки вяло болтались по бокам, и хотя на его шее висела камера, он не фотографировал.
— Я ее ударил, — сказал он. — Кажется, сломал ей нос.
— Ей нужно в больницу, — сказал Ли и захохотал.
— Если бы первым спустился ты, я бы тебя убил. — Базз показал ему приготовленный нож. При этом часть его жуткого самообладания вернулась: он стоял под покровом плаща, мрачный, угрожающий, вооруженный до зубов. Из дверей торчали прочие жильцы — таращились на поразительную сцену, и Ли вдруг все это надоело до чертиков.
— А-а, кончай уже, — сказал он.
При этих словах Базз метнул нож ему в ноги, как в старом разводе на слабо; так они забавлялись еще в младших классах. Нож вонзился, подрагивая, в деревянный косяк. Ли, в чем мать родила, обернулся и представил шпионам на лестнице омерзительное великолепие самой своей натянутой улыбки, после чего выдернул нож, рукояткой протянул его Баззу и захлопнул парадную дверь у него перед носом. Каролина, роняя тяжелые капли крови, прошлепала перед ним вверх по лестнице.
— Пожалуйста, не нужно вызывать полицию, — сказал Ли женщине в ночном халате. — Это дело семейное.
Каролина дернулась, когда он прикоснулся к ней, но оделась сама, а он пошел вызывать по телефону такси. Привез ее в тот же приемный покой, где ею занялись без промедлений. Мужика с разбитой харей и девочки на лавках уже не было, но медсестры оставались теми же.
— Я вижу, на этот раз вы одни, без брата, — произнесла сестра, неодобрительно поджав губы. Суровая посеревшая женщина, лет примерно пятидесяти.
— Аннабель, — сказал он. — Прошу вас?
— Ваши личные моральные принципы меня совершенно не касаются, — ответила сестра.
— Что за херню вы мелете? — разозлился Ли. — Пропустите меня к моей жене, будьте любезны.
— Она пришла в себя, — сообщила медсестра. — Должна заметить, — с отвращением добавила она, — что среди ваших женщин травматизм довольно высок, не так ли?
Легкий шотландский акцент сообщал ее речи стальную точность..
— Скажите мне про Аннабель. Я законно женат на Аннабель — разве это не дает мне никаких прав?
— Она немного позавтракала; вареное яйцо и тост.
— Я могу ее увидеть?
— Она отказывается видеть вас, — ответила сестра тоном мрачного удовлетворения.
Ли опустился на скамью, где раньше лежал мужик, избитый бутылкой.
— Так и сказала?
— Она угрожает худшим, если вы будете упорствовать.
— Понятно, — тягостно отозвался Ли.
— Мы переведем ее в очень приятную психиатрическую клинику, как только это станет возможно, мистер Коллинз. Вы должны понимать, что ваша жена — очень нездоровая девушка, очень больная. Вашей жене требуется забота, забота и любовь…
Ли понимал, что эта женщина осуждает его, находит его ущербным, и это казалось честно и справедливо. Медсестра напоминала ему тетку, которая не прощала поступков, казавшихся ей аморальными. От этой мысли его скрутило спазмами греха и вины. Никакое прежнее образование не подготовило Ли к такому опустошению, ни на какое отпущение грехов он и не надеялся. Кроме того, тетка бы высмеяла само это понятие, поскольку прощать — значит вычеркивать, а какой от этого толк?
Каролина вышла из двойных дверей совсем другой девушкой. Ее рыжеватые волосы свалялись и висели сосульками от запекшейся крови, а симпатичную мордашку полностью облеплял намордник бинтов.
Она даже не посмотрела Ли в глаза, даже слова ему не сказала — лишь бесцеремонно протолкнулась мимо и вышла на воздух. Восемь часов, воскресное утро. Ли некуда было идти — только домой, а там нечего больше делать — только смывать кровь в ванной, пока остальные жильцы не обнаружили (ванная-то общая), что за одну ночь та превратилась в кровавую баню. Вся одежда его была к тому же заляпана кровью Каролины, и вскоре он увидел себя этаким мясником, с руками по локоть в крови, для которого обе женщины — не больше чем причудливые куски мяса. Он не был подготовлен к тому, чтобы иметь дело с душевными аномалиями, и самообладание полностью покинуло его. Он погрузился в бред умышленного самозабвения.
Глава 2
Обнаружив, что осталась жива, Аннабель сначала не знала, как с этим примириться, пока не придумала один способ: поверить в то, что невидима, пока носит перстень с черепом, — хотя ее не переставало удивлять, что, даже несмотря на это, ее может видеть столько людей. Загадка эта поглотила ее полностью, и разум не хотел успокаиваться, пока она не отыщет хоть какой-нибудь удовлетворительный ответ.
— Как ты меня видишь? — спросила она Базза. Тот потеребил ногтем нижнюю губу и ответил:
— Урывками.
— Это неправильно, — зловеще проронила она и погрузилась в задумчивость.
— Миссис Коллинз по-прежнему отказывается вас видеть, — сообщила Ли другая медсестра. Дома ему теперь было нестерпимо: из крана капали слезы Аннабель и даже диван казался обитым ее страданием. Наконец Базз за руку привел его на встречу с психиатром Аннабель — сам Ли теперь был неспособен самостоятельно перемещаться по городу и не видел, куда вообще идет. Чтобы погасить беспокойство, он ушел в двухнедельный запой, а потом не смог вспомнить ничего между выходом из дома и своей волшебной материализацией в теплом интерьере уютной клиники, причем сам он для этого и пальцем не шевельнул. Базз бросил брата в приемной, набитой выгоревшей ситцевой мебелью и старыми журналами, где тот прождал сорок минут, тупо уставившись в голую стену; ему то и дело мерещилось лицо матери — уже окаменевшее, после того как она окунулась в колодец безумия. Потом вошла медсестра и проводила его по лестнице, покрытой линолеумом: ступени сияли, как позолоченные, и Ли был почти уверен, что они ведут прямо в небеса, точно лестница Иакова, хотя на первой площадке он, как было велено, свернул и вступил в очень белый кабинет. Там за внушительным столом сидела молодая женщина — вся в черном, с густой гривой желтых волос, отливавших металлом. Глаза ее прятались за темными очками, голос тоже звучал будто бы прокопчено: хрипловато, с темными тонами.