Ночи в цирке - читать онлайн книгу. Автор: Анджела Картер cтр.№ 46

Рядом с женщинами стояла какая-то девушка, вернее – молодая леди, – белокурая, худая, закутанная в красную шерстяную шаль. Что-то в ней показалось Полковнику знакомым: «Где я мог ее видеть раньше?» Силач же, поглощенный описаниями приятелям увечий, которые ожидают Уолсера при их очередной встрече, вообще ее не заметил.

Полковник пожевал сигару и вздохнул, потому что Феверс ограничилась лишь отрывистым кивком в его сторону, и обе женщины вместе со своей гостьей скрылись в зверинце, словно по горячему кровавому следу, оставленному Принцессой. Интерес Полковника к Феверс усиливался пропорционально ее безразличию к нему и количеству предварительно проданных билетов на ее выступление.

И тут: «Эй, смотрите! Эй-эй-эй!» Предметом его легко переключающегося внимания стал шумный выход клоунов со сворой тявкающих собачонок. Полковник с радостью отметил, что среди них был принятый им новичок, выглядевший, правда, не очень: рука на перевязи, да и вообще…

– На ловца и зверь бежит! – подначивали Самсона гогочущие конюхи, но тому достаточно было взглянуть на шкафоподобного, с утра уже «принявшего» Буффо, который вел свой табор с видом безумца, в любую секунду готового к нанесению непоправимых телесных повреждений. «Не сейчас», – резюмировал Самсон, склонившись к благоразумию. Он отшвырнул свою кружку и убрался восвояси. «Прихвачу, когда один будет».

Буффо, возглавляющий процессию клоунов… Черт возьми, что такое? Чертова дюжина клоунов! Еще вчера их было двенадцать, а сегодня тринадцать, и тринадцатый явно не вышел ростом.

Клоуны… Выглядят как банда разбойников. Нет, не разбойников, а мобилизованных. Отряд мобилизованных наемников, имеющих право совершать любые, самые дикие преступления, при условии, что они сохраняют свою эксцентрическую внешность. Неистовое проявление ими темперамента играет на руку страху, даже если зрителям приходится учиться смеяться над ними и даже если этот смех есть результат успешного подавления в себе страха.

Иванушкины отношения с клоунами развивались так: поначалу он их боялся, потом пришел в восторг, и наконец захотел стать одним из них, чтобы, как и они – ужасать, очаровывать, бесчинствовать, разрушать, но никогда не выходить при этом за пределы существования, иметь право на неограниченную свободу действий, но запрет на само действие, чтобы вернувшаяся домой бабушка могла, как и прежде, раздувать в печке угли – красные и черные, – даже если клоуны взорвут весь город, и чтобы ничего не менялось. Ничего. Взорванные здания, невесомые, как пузырьки, воспарят в воздух и снова мягко опустятся туда, где они стояли. Трупы будут корчиться, разваливаться по суставам, расчленяться – а потом соберут свои разбросанные там и сям конечности и немного пожонглируют ими, перед тем как заново собрать их, сустав к суставу: все на месте, все в порядке, сэр!

И тогда всем станет ясно, что все останется точно таким же, каким было всегда, что ничто не рождается из катастрофы, что хаос порождает застой.

Словно некая волшебная крестная мать осенила каждого клоуна при рождении своим благословением: делай, что хочешь, пока никто не принимает тебя всерьез.

На треуголке своего последнего ученика Буффо пришил бубенчики, чтобы тот «не слышал журчания своих вытекающих мозгов».

Иванушка, в шапке с бубенцами, словно навсегда освободившись от обычного положения двуногого существа, крутил на манеже сальто, до тех пор пока не столкнулся с Буффо, выделывавшим кульбиты ему навстречу. За что и получил приличную взбучку («Не надо путаться под ногами!»), и минут пять раздумывал о том, не лучше ли убежать, пока не поздно, из цирка, но даже сидя, надувшись, в первом ряду с пальцем во рту, не мог отвести глаз от артистов.

Буффо придумал репризу для Уолсера, который не мог стоять на руках.

– Кричи петухом!

– Кукареку! – покорно сказал Уолсер.

– Кукареку-у-шки-и! – поправил Буффо, отдавая тем самым маленькую дань царю всея Руси. – Похлопай немного крыльями.

– Кукареку-у-шки-и!

Входя в роль, Уолсер привстал на цыпочки и отчаянно замахал руками, одна из которых болталась на перевязи.

– Дамы и господа! Мальчики и девочки! – начал Буффо. – Позвольте преподнести вам подарок! Человек-Петух!

Грик извлек из своей скрипки не первой свежести яйцо и засветил им Уолсеру в переносицу. Буффо с одобрением крякнул. В недрах барабана Грок откопал еще пару яиц. Под веселое улюлюканье все клоуны принялись доставать яйца из всевозможных частей своей одежды и тела и забрасывать ими Уолсера, пока клейкая яичная жижа не потекла у того по лицу, залепляя глаза. На всех своих инструментах Грик и Грок ударили «Мы идем на охоту!». Иванушка подумал было о том, сколько блинов бабушка могла бы испечь из этих яиц, размазанных по опилкам, но смех мешал ему думать.

Размахивая атласными фалдами, невидимые мучители Уолсера уворачивались от его выпадов, пинали его своими длинными башмаками, тыкали ходулями, старались повалить. Услышав заливистый смех Иванушки, Уолсер рассвирепел: «Что, к черту, здесь смешного?» – и с силой лягнул наугад ногой.

Как он узнал впоследствии, его яростное брыкание было самым смешным, когда его с пинками и криками волокли по манежу; яростное брыкание и нелепая перевязь.

С этого дня Уолсеру пришлось носить на голове петушиный гребень. Буффо после непродолжительных раздумий, во время которых он мял свою огромную белую челюсть, решил, что отныне Человек-Петух со своим петушиным криком и гребнем будет коронным блюдом в рождественском меню клоунов.

Новая профессия Уолсера предъявляла к нему и новые требования.

В это время завернувшая в зверинец Феверс на ломаном французском вела оживленный, хотя и несколько односторонний разговор с Принцессой. – Quelle chantooze! – проговорила она. – Quelle spectacle! [76]

Принцесса в окровавленном переднике приоткрыла дверцу клетки и зашвырнула туда добрую половину запаса мясной лавки. Тигры с урчанием набросились на лакомство, молотя от жадности друг друга по загривкам. Наблюдающая за ними Принцесса своим смуглым лицом напоминала Кали, [77] и окутывающее ее плотное непреходящее облако прогорклых духов как будто служило невидимым барьером между ней и всеми, у кого не было полосатой шкуры. Феверс знала, что общаться с ней нелегко. Она была невозмутима. – Elle s'appelle Mignon. C'est vachement chouette, ça. [78]

Миньона приникла к плечу Феверс, рассеянно поглядывая на плавающие в воздухе освещенные пылинки и не понимая, что речь шла о ней. Ее новое кирпичного цвета платье с зелеными галунами приводило на ум форму швейцаров у отеля «Европа», тем более что до шести часов утра оно именно ею и было. («Пара стежков здесь, пара – там, и будет как на тебя шитое. Ты ведь не возражаешь, милочка?») Лиззи заплела ее соломенные волосы в косы, которые закрепила вокруг головы. Теперь Миньона выглядела как дочь священника, а не пассия убийцы.