— Кто же хранит деньги в жестяной коробке! А редактор — неплохой шахматист. Кроме того, я верю в будущее Страндстедета.
— Но он погубил Рейнснес! — Папа уже не смеялся.
— Именно поэтому, — ответила бабушка. А погодя сказала: — Анна! Карна! День мы отдали преходящему. Но мне прислали из Христиании новые ноты, и потому вечер мы отдадим душе!
Папа сидел и слушал. Но не прикрыв глаз и откинувшись на спинку стула, как всегда. Он замер на краешке стула с таким видом, словно куда-то спешил.
И пока бабушка с Анной играли, а Карна пела «Плыву я по морю», она поняла, что папа очень одинок.
Карна легла, но вскоре снова встала. Думая о папе, она подошла к окну. Тревога мешала ей уснуть.
Это чувство было связано с сыновьями Ханны. Карна вспомнила, как Исаак объяснил ей, почему Олаисен избил Ханну. И ответ папы на ее вопрос: «Никто, кроме Олаисена, не может быть отцом Ханниных детей».
А позор? Что такое позор? Быть опозоренной куда хуже, чем быть бедной. Сегодня папа взял на руки ребенка Ханны. И Олаисен тут же перестал говорить об инженере и дороге на юг. А Анна без всякой нужды стала предлагать всем бутерброды.
Дома и ландшафт выглядели в тумане мохнатыми и ненастоящими. Карна вспомнила вид, открывавшийся из окна ее комнаты в Рейнснесе. За это время ландшафт за окном растворился и исчез. Анна тоже почти исчезла, когда папа посадил на колени маленького сына Ханны. Может, папа уже не видит Анну?
Он никогда не соглашался с бабушкой, но всегда сдерживался, как сегодня. Карна много раз это замечала. Папа и Анна таили свои мысли и никогда не говорили о них. Даже друг с другом?
По лицу у нее потекли слезы. Она не знала, кого ей больше жалко — их или себя.
К тому же все осложнялось переменами. Тело ее постоянно менялось. В последнее время оно стало как будто чужим.
В этом взрослом теле было что-то отталкивающее. Ей не хотелось становиться взрослой. Взрослые все время притворяются. Может, они только притворяются, что любят ее?
Анна иногда не скрывала своих чувств, говорила о них. Но не папа. Карне почему-то казалось, что это связано со Страндстедетом.
Может быть, папа больше не видит ни Анну, ни ее? Может, они стали как Рейнснес? Остались там? И никому нет до этого дела?
В ту осень Карна начала учиться в новой школе, помещавшейся в усадьбе пономаря. Она подружилась с девочкой по имени Биргит. Их дружба началась с того, что Биргит однажды упала и ушиблась, и Карна привела ее домой, чтобы папа вынул камешек, застрявший у нее в колене, как заноза.
Биргит жила на берегу возле верфи. Первым делом все обращали внимание на ее испуганные глаза и потом уже не могли вспомнить, как она выглядит. Узкое бледное лицо, волосы, напоминавшие желтую бахрому на бабушкиной летней шали, аккуратные косички.
Мать Биргит стирала у людей и вечно на что-нибудь сердилась. Но ее слова сами по себе не так пугали, как ее манера говорить, похожая на кошачьи мартовские вопли.
Биргит сжималась и мечтала исчезнуть, как только ее мать открывала рот. Но это не всегда было возможно.
Однажды Карне пришлось согласиться пообедать у Биргит — ведь Биргит часто обедала в доме доктора.
Она оказалась неготовой к тому, что за столом на нее будет коситься столько глаз. Два старших брата Биргит, ее родители. У всех были одинаковые голубые глаза.
Сначала они молчали. Передавали друг другу картошку и чистили ее, бросая шелуху на клеенку. Мать Биргит накладывала рыбу прямо из кастрюли, стоявшей на столе на плоском камне.
Их удивили ее разные глаза, а может, они ждали, что у нее случится припадок. Наверное, следовало сказать им, что сегодня у нее не будет припадка. Но она не сказала, потому что не совсем была в этом уверена.
Карна очистила картошку и сложила шелуху на край тарелки.
В это время мимо окна кухни прошла старая женщина, и мать Биргит плачущим голосом заговорила о ней, назвав ее Стеллой Пьянчужкой.
— Что-то она нынче поздно! — Мать Биргит скривилась, словно говорила о какой-то мерзости.
Биргит сжалась и опустила глаза. Карна решила, что ей надо помочь, и спросила:
— Почему поздно?
Все тут же снова уставились на нее.
— Она каждый день проходит мимо нас, — объяснила мать Биргит. — Ходит на верфь Олаисена и клянчит там уголь. Но ноги плохо ее слушаются.
— Да она просто пьяна! Ты что, не видишь? — засмеялся старший брат.
Он выскочил из-за стола, постучал в окно и погрозил старухе кулаком.
— Сядь на место! — рявкнул отец Биргит.
Но брат не обратил на это внимания. Он стал передразнивать, как старуха тащится с ведерком в одной руке и палкой в другой.
— Она потеряла дужку от ведра. У нее вместо дужки веревка! Ха-ха-ха! Погляди, какой у нее грязный фартук! Видишь? Она носит его и зимой, и летом. — Он засмеялся и весело поглядел на Карну.
— Наверное, она боится испачкаться, — предположила Карна.
Братья переглянулись.
Карна не могла больше есть — ни картошку, ни рыбу.
Мать Биргит говорила о Стелле Пьянчужке, словно та согрешила против Бога, надев фартук поверх шали и вязаной кофты.
— Почему никто не привез ей угля, чтобы ей хватило на зиму? — тихо спросила Карна.
Все перестали есть.
Отец Биргит открыл от удивления рот. Между зубами у него застряла рыба. Закрыв рот, он стал высасывать ее из зубов. Казалось, он хотел что-то сказать, но потом передумал. Вместо этого он подцепил ножом кусочек рыбы и отправил его в рот.
Никто не ответил Карне, и она поняла, что сказала глупость.
Анна всегда говорила, что обычная вежливость требует, чтобы человеку ответили на его вопрос. Ведь они могли сказать: «К сожалению, не знаем». Или: «Спроси об этом у кого-нибудь другого». Но они должны были ответить.
— Она так пьяна, что ходит в собственном дерьме, — сказала наконец мать Биргит и начала убирать со стола прежде, чем все кончили есть. — Ее следует посадить под замок! — продолжала она, отойдя к кухонному столу.
— Неужели она так опасна? — спросила Карна и сама поняла, что голос у нее звучит не твердо.
— Нет, не опасна. Просто у нее не все дома! — ответил отец Биргит.
Он выразительно рыгнул и тяжело поднялся из-за стола.
После того дня Карна стала добрее относиться к Биргит. Она дарила ей на переменах глянцевые картинки и угощала печеньем. Но не понимала, делает ли она это потому, что ей жалко Биргит, или потому, что Биргит ей нравится.
Биргит, со своей стороны, попросила у учителя разрешения сесть рядом с Карной — место было свободно. Учитель разрешил, но напомнил, что у Карны иногда бывают припадки.