Джевдет-бей и сыновья - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 96

— Ах, ханым-эфенди, я уж думала, вы не успеете! — сказала Эмине-ханым, снимая вещи с кресел. — Сюда хотели сесть, но я не позволила.

Ниган-ханым расположилась в кресле, рядом села Перихан. Между собой они уложили девочку. Нермин села напротив, к ней присоединился Осман и сразу закурил. Внуки устроились рядом с Перихан. Присела в уголке и Эмине-ханым. Рефика не было. Не было и Айше, отправленной в Швейцарию. Повар Нури остался на нижней палубе сторожить холодильник, который поставили рядом с канатами. Покупать новый холодильник для летнего дома не стали. На эту тему было много споров, но сейчас о неприятном вспоминать не хотелось. Хотелось думать о хорошем и наслаждаться морским путешествием.

Они переезжали на Хейбелиаду, в летний дом, построенный за год до смерти Джевдет-бея. Прошлым летом туда не поехали, смерть главы семьи прервала сборы. На этот раз Ниган-ханым, видимо решив, что ранние сборы — дурная примета, тянула до последнего. Это была одна из причин, по которым они выехали на остров только сейчас, в первое воскресенье июля. Другой причиной были выпускные экзамены Айше. Нужно было собрать ее в дорогу. Потом у Османа возникли какие-то срочные дела. Мешкали-мешкали, да и задержались до июля. «Не забыли ли чего?» — вдруг забеспокоилась Ниган-ханым. Потом вспомнила, что решила думать только о хорошем, и стала глядеть в окошко. Пароход медленно огибал мыс Сарайбурну. Вверху на холме виднелся дворец Топкапы, на берегу на постаменте стоял, положив руку на пояс, бронзовый Ататюрк, смотрел на море. Говорили, что Ататюрк болен. Ниган-ханым прищурилась и с легкостью человека, привыкшего и бранить, и хвалить других, вынесла про себя вердикт: «Я одобряю все, что он сделал». Сейчас был лучший момент путешествия, а может, и всего лета. Все шло замечательно. Ниган-ханым была очень довольна собой. Подумала мельком, что ей сейчас пятьдесят лет, и погрузилась в воспоминания.

Из забытья ее вывел резкий крик торговца-разносчика. А ведь такие приятные были мысли! Вспоминались первые годы замужества. Однажды она намекнула Джевдет-бею, что хотела бы иметь собственный дом на острове. Джевдет-бей сказал, что, действительно, нельзя же всю жизнь довольствоваться съемными жилищами. В те годы они ездили на Большой остров. Через некоторое время Джевдет-бей объявил, что приобрел участок на Хейбелиаде. Он знал, что жене хотелось бы остаться на привычном месте, так что сразу начал шутливо убеждать ее в своей правоте: на Кыналыаде живут армяне, на Бургазе — греки, на Большом — евреи; стало быть, торговцу-турку остается только Хейбелиада. Потом прибавил, что Исмет-паша, будучи большим другом турецких коммерсантов и военных (на Хейбелиаде располагалось военное училище), тоже купил там дом. Выслушав все это, Ниган-ханым долго хмуриться не смогла, заулыбалась. Подумала, что она из тех людей, которые в случае необходимости умеют довольствоваться малым. Ей и сейчас так понравилась эта мысль, что она начала щуриться. Но тут снова что было мочи закричал разносчик.

Это был седой человек лет шестидесяти, в грязной одежде и с потертой сумкой в руке. Он расхваливал достоинства своего товара, размахивая одним из градусников, которыми была набита его сумка. Ниган-ханым узнала, что такой градусник (товар из Европы!), укрепленный на полированной дощечке, может плавать, подобно маленькому кораблику, и измерять при этом температуру морской воды. Кроме того, его можно использовать при купании маленьких детей и больных. Пробираясь между рядами, разносчик приблизился к Ниган-ханым, и та рассмотрела его поближе. Швы на поношенном пиджаке распоролись, на брюках масляные пятна. «Когда же они научатся одеваться и говорить по-человечески? Когда научатся умываться и бриться каждое утро?» — подумала Ниган-ханым и снова с грустью вспомнила о том, что Ататюрк болен. Чтобы не давать разносчику повода подойти к ней, отвела глаза в сторону Потом, однако, ей пришло в голову что такой градусник — полезная вещь. Так оно всегда в Турции: в магазинах ничего не найдешь, а если хочешь купить что-нибудь полезное, или езжай в Европу или торгуйся с этими разносчиками. Вот его как раз подозвал господин в панаме. Оптимизм, охвативший Ниган-ханым при первом взгляде на чистый и ухоженный салон, испарился, и положение Турции снова представилось в черном цвете. Разносчик, воодушевленный тем, что нашел клиента, заорал еще громче, разве что не тыча своим градусником прямо в глаза пассажирам.

Потом среди пассажиров, большую часть которых составляли греки, армяне и евреи, началось движение: пароход подходил к Кыналыаде. В салоне и раньше было шумно, а теперь начался невыносимый гвалт. Собирающиеся сходить на берег матери беспокоились, как бы что не забыть, кричали дети, испугавшиеся, что потеряются в сутолоке, отцы пытались их успокоить — и всё это они делали очень громко. В такие моменты Ниган-ханым думала, что презирает торговцев из национальных меньшинств вкупе с их семьями. Покойный Джевдет-бей, говорила она себе, хоть и был торговцем и всю жизнь вел дела с иноверцами, был совсем другим человеком: он родился в мусульманской семье, в доме, где во дворе пахло жимолостью, он женился на дочери паши. Ниган-ханым отвернулась от суетящихся пассажиров и любовно посмотрела на сына и невестку.

Они сидели бок о бок, словно послушные дети, о чем-то тихо переговаривались и посматривали на море. Ниган-ханым с удовольствием отметила, что они совсем не похожи на этих шумных людей, еще раз сказала себе, какая хорошая у нее семья, и с благодарностью подумала о Джевдет-бее. Но потом ей вспомнился резкий спор, произошедший между Османом и Нермин два дня назад. Кто-нибудь другой, возможно, назвал бы это не спором, а как-нибудь покрепче, но Ниган-ханым просто не приходили в голову такие слова, когда она думала о своих близких. Спор завязался за ужином, при всех. Поводом стал холодильник, охраняемый сейчас Нури, но была у спора, кажется, и какая-то другая подоплека, что очень встревожило Ниган-ханым. Нермин весь день занималась сборами, вытаскивала вещи из сундуков, заворачивала тарелки и кружки в старые газеты — так что ее раздражение можно было понять. Она стала говорить Осману что нужно купить новый холодильник, потому что таскать старый на острова и обратно просто неприлично. Осман напомнил ей, что на Хейбелиаде они живут всего три месяца в году, к тому же электричество там после восьми вечера отключают, и заявил, что если что-нибудь и можно назвать в этой ситуации неприличным, так это то, что в такое напряженное время, когда компания так нуждается в деньгах, его жена может думать о подобных нелепых расходах. По мнению Османа, основной причиной неуместной настойчивости Нермин в этом вопросе было то, что она не знает, каким трудом достаются деньги. Услышав это, Нермин и сказала те слова, что так встревожили Ниган-ханым и заставили Османа покраснеть до ушей. Если уж ему так нужны деньги для нужд компании, то пусть сокращает не семейные, а кое-какие свои личные, совсем не благовидные расходы, сказала она и посмотрела сначала на мужа, а потом и на свекровь с таким гневным видом, будто собиралась пояснить, что имеет в виду под «личными расходами». Однако она все-таки промолчала, и за столом воцарилась долгая тишина. Этот разговор, возможно, и не встревожил бы Ниган-ханым до такой степени, если бы вечером на верхнем этаже не горел допоздна свет и не раздавались бы оттуда гневные крики Нермин, вовсе не старавшейся умерить голос. Теперь, глядя на смирно сидящих рядышком сына и невестку, Ниган-ханым думала, что, наверное, у Османа была связь с другой женщиной, но он с ней уже расстался. И вообще, лучше поразмыслить на эту неприятную тему как-нибудь потом. Сравнивать сына с покойным Джевдет-беем не хотелось. Осман, словно тоже испугавшись такого сравнения, развернул газету и спрятался за ней.