Джевдет-бей и сыновья - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 80

Что же теперь будет? — спросил Рефик.

— Да ничего особенного, — откликнулся Омер, поднимаясь на ноги. — В шахматы сыграем. Не правда ли, герр? — Он достал со шкафа шахматную доску и положил ее на трехногий столик.

— Как видите, ваш друг — человек в высшей степени практичный, — сказал герр Рудольф. — Расползающийся по Европе страх его не интересует. Его интересуют только шахматы… — Смущенно улыбнувшись, прибавил: — Впрочем, я, по правде говоря, сейчас тоже не отказался бы сыграть.

— Играйте, играйте, пожалуйста! — улыбнулся в ответ Рефик. — Я не против.

— Всего одну партийку! — сказал немец и тут же покраснел. Потом нетерпеливо пересел за столик. Час назад, когда они только сюда пришли, Рефик в шутку сказал, что хочет не в шахматы играть, а разговаривать.

— Что, побежденный богатырь снова в схватку норовит? — усмехнулся Омер, намекая на игру двухдневной давности.

Раз в два-три дня Рефик и Омер ходили вечером в гости к немецкому инженеру. Тот был очень рад их видеть. Он был одинок. Десять лет назад он приехал в Турцию работать на строительстве железной дороги из Сиваса в Самсун, потом перешел на строительство ветки из Сиваса в Эрзурум. Когда в Германии пришел к власти Гитлер, решил вовсе не возвращаться на родину. Возможно, на это были и другие причины: он однажды упомянул о несогласии во взглядах с отцом — генералом и аристократом, и сказал, что немецкая ограниченность вызывает у него отвращение. Кроме того, сам он говорил, что не хочет уезжать из Турции, потому что очень прилично здесь зарабатывает.

Рефик пододвинул свой стул к столику с шахматной доской и снова спросил:

— Так что же теперь будет? Как вы думаете?

— Теперь я уже совершенно точно не вернусь на родину — проговорил немец. — Если европейские державы позволят Гитлеру взять все, что он хочет, он войну не начнет, но и власть из рук никогда уже не выпустит.

— Ну и пусть его! — сказал Омер. — Оставайтесь здесь. Я и так-то не понимаю, как вы уедете, прожив у нас десять лет. Вы же теперь наполовину турок!

— О, не смешите меня! — улыбнулся герр Рудольф. — А то я из-за вас проиграю.

Наступило долгое молчание. Только радио играло вальс да вьюга выла за окном. Рефик тоже смотрел на шахматную доску. После того как игроки обменялись несколькими ходами, Омер вдруг сделал совершенно неожиданный ход, и стало ясно, что он давным-давно разгадал планы герра Рудольфа. Тот пробормотал что-то на смеси турецкого и немецкого, вздохнул и стал крутить в руках трубку, с которой никогда не расставался. Когда слуга принес чай, он окончательно понял, что проиграл, насупился и с горестным, подавленным видом воззрился на доску.

— Угостите-ка нас коньяком, герр! — сказал Омер, встав из-за столика, и, не дожидаясь ответа хозяина, взял в руки бутылку. — И скажите-ка нам вот что: почему вам показались такими смешными мои слова о том, что вы уже наполовину турок?

— Потому что турки одно дело, а я — совсем другое! — хмуро ответил немец. Он еще не отошел от поражения.

— Куда же вы отправитесь, если покинете Турцию? — поинтересовался Рефик.

— В Америку.

— Что ж вам в Турции-то не сидится? — весело спросил Омер.

— Эта страна мне не подходит.

— Почему? Вы же здесь уже десять лет. Привыкли…

— Тело, может, и привыкло, а душа — нет, — сказал герр Рудольф и приложил руку к сердцу.

— Почему же? — снова спросил Омер. — В Стамбуле живет много людей, сбежавших из Германии. Почему бы вам не жить, как они?

— Я о душе говорю.

— О душе! Вам просто не нравятся здешние условия жизни, хочется комфорта. Приехали в страну, в которой когда-то в детстве побывали с отцом, немного задержались, заработали денег, а теперь хотите сбежать туда, где комфортнее жить!

— Нет, вы не правы! — сказал герр Рудольф, еще сильнее покраснев. — Эти десять лет, на которые я, по вашему выражению, здесь «немного задержался»… Вы меня рассердили, так что я уж скажу: этот ваш Восток мне не нравится. Не нравится мне здешняя атмосфера, этот совершенно чуждый мне склад души! Сколько раз я вам читал Гольдерлина, даже перевод написал! — И он начал читать наизусть уже слышанное Рефиком стихотворение, а потом строчка за строчкой перевел его на турецкий: — «Восток — могучий деспот, слепящий блеск его силы и величия повергает ниц. Люди на Востоке учатся стоять на коленях, прежде чем ходить, и молиться — прежде чем говорить». Сколько раз я вам это читал, и вы соглашались, а теперь что?

— Да мы просто беседуем, герр, просто беседуем. Чтобы время провести. Зачем так нервничать? Но вы, знаете ли, нас унижаете. Разве нет? Разве вы не унижаете нас, то и дело повторяя стихи этого сумасшедшего поэта? Так-то…

— Никого я не унижаю. Я хочу только сказать, что не могу приспособиться к духу Востока. Я об этом все время говорю.

— Хорошо, но ведь со мной-то вы нашли общий язык?

— Конечно. Потому что вы не похожи на своих соотечественников. Не вы ли спрашивали меня, похожи вы на Растиньяка или нет? Вы тоже не можете приспособиться к духу этой страны… — Герр Рудольф кивнул в сторону Рефика: — И вы тоже, разумеется, вы тоже. Мы с вами чужие на этой земле. Дьявол в вас уже проник, свет разума вас уже озарил — и вы теперь чужаки. Что бы вы ни делали — назад дороги нет. Потеряна гармония между миром, в котором вы живете, и вашей душой. Я это знаю, я замечательно это вижу. Вы или измените этот мир, или так навсегда и останетесь в нем чужаками. Кстати, Рефик-бей, в какой стадии находится ваша работа? Решили ли вы, закончив ее, вернуться в Стамбул?

— Нет, я еще ничего не решил, — сказал Рефик.

— Вот видите! — печально протянул немец. — Свет разума с духом Востока никак не сочетается. У вас не получается быть похожими на окружающих. Вы мне говорили о Руссо… Но сами-то живете совсем в другом мире!

— Что же нам делать? Мы…

— Постой! — перебил друга Омер. — За меня не говори. Я замечательно знаю, что мне делать. Человек сам выбирает цель и идет к ней, веря, что добьется своего. Вот и все. Пусть каждый говорит за себя…

— Хорошо, хорошо! — сказал Рефик и снова пробормотал: — Ничего я не решил…

Вот уже месяц он читал привезенные с собой книги по экономике, размышлял об экономическом положении Турции, об этатизме и реформах, кое-какие мысли записывал и обсуждал потом с герром Рудольфом. Ему хотелось, чтобы работа обрела законченный вид, но пока никак не мог этого добиться.

— Не отказывайтесь от рационализма! — сказал герр Рудольф. Он, как и Омер, торопливо пил чай с коньяком. — Если откажетесь, вам конец.

«А что, собственно говоря, значит быть рационалистом? — размышлял Рефик. — Это значит быть здравомыслящим, уравновешенным, спокойным, не позволять увлечениям и пристрастиям влиять на мышление. Да, это все необходимо. Но зачем он об этом говорит? Разве этот его рационализм поможет мне обрести былое душевное спокойствие в родном доме? Смогу ли я избавиться от мук совести, смогу ли вести прежнюю жизнь, не отказываясь от теперешнего образа мыслей? Нет!» Он стал вспоминать дом в Нишанташи, Перихан и Мелек, тиканье часов на лестнице, и ему показалось, что он снова ощущает ни на что не похожий запах покоя.