Джевдет-бей и сыновья - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 22

Вдруг он почувствовал какое-то движение. Нусрет выпрямился и спустил ноги на пол.

— Где мои тапочки?

— Куда ты собрался?

— В уборную. Мне нужно побриться. Что это ты такой подозрительный? Сейчас вернусь. Твоя помощь мне не нужна. Мне ни от кого помощи не нужно! — Нусрет дошел до двери и открыл ее. — Посмотрю еще разок на мир и на людей. Нет-нет, сиди, я сейчас вернусь!

Решив, что Нусрет и в самом деле пошел в уборную, Джевдет-бей сел на место. Потом встал и принялся расхаживать по комнате. Посмотрел на часы: уже почти три. «Отошлю-ка я кучера. Пусть едет, не ждет меня», — подумал Джевдет-бей, но спускаться вниз было лень. «И чего ради я не возвращаюсь домой? Мне тут больше делать нечего», — сказал он вслух, но снова никуда не пошел, а сел на стул и стал нервно покачивать ногой.

Вскоре дверь распахнулась, и внутрь ввалился Нусрет.

— Ох, Джевдет, смерть — такая плохая штука, такая плохая! Не хочу умирать! Там внизу сидят, беседуют, курят, пьют чай… Не хочу умирать!

Шатаясь, он шел прямо на брата.

— Ложись скорее в кровать, не стой, — засуетился Джевдет-бей. — И не кричи так! — прибавил он, обнимая добравшегося до него Нусрета.

— Я не кричу, я плачу! — простонал тот.

— Иди-ка сюда… Постой, я тебя уложу.

Нусрет, желая показать, что никакой помощи ему не нужно, сам уверенными, быстрыми шагами подошел к кровати и улегся.

— Они живут… и будут жить. По-идиотски. Болтая. Я послушал их разговоры. Знаешь, о чем они говорят? Один рассказывает, где он пробовал самый вкусный махаллеби, другой говорит, что в Ускюдаре, [35] мол, очень низкие цены. Как же меня воротит от их тупости и убожества! Позевывают, покуривают, несут всякую чушь… И живут. А я, видишь, плачу. Разве так все должно было со мной случиться? — Стесняясь своих слез, Нусрет натянул одеяло до самого лба, потом опустил его: — А может, я еще поправлюсь! Уеду в Париж и продолжу все начатое.

И он опять стал кашлять. Этот приступ показался Джевдет-бею хуже, чем предыдущие. «Да, он точно умирает, и это очень страшно». Джевдет-бей подумал, что сейчас впервые осознал, в каком положении находится брат. Он попытался представить себя на его месте и на какое-то мгновение взглянуть на мир его глазами: все его, Джевдетовы, заботы, разговоры, утренние дела в лавке, товары, которые он хотел купить и продать повыгоднее, письма, которые он для этого писал, расчеты и планы, которые строил всю жизнь, — все это показалось мелким и гадким. Чтобы избавиться от этих мыслей, он стал думать о том, как заживет с Ниган в Нишанташи, в доме с садиком, где дует нежный ветерок…

Нусрет снова заговорил:

— Зачем я столько пил? Все из-за выпивки! Пил бы умереннее, не подыхал бы сейчас!

— Да, зря ты пил, — согласился Джевдет-бей, и едва он это сказал, как с облегчением понял, что его собственная жизнь, только что на какой-то момент показавшаяся мелкой и гадкой, все-таки правильна, а все, что он делает, исполнено смысла. Он так испугался этого мимолетного чувства отвращения к своей жизни, что не на шутку разозлился на брата, из-за которого оно возникло.

— Зря, говоришь? А что мне было делать? Только алкоголь мог меня успокоить. Я жил не мелкими расчетами, как ты. В моей душе кипела ненависть и гнев. Тебе этого не понять! Ты хоть знаешь, что такое гнев? Он меня переполнял, этот драгоценный гнев! Я ненавидел, я презирал, я хотел все разрушить! Важнее всего для меня было, чтобы мой гнев не остыл. И он не остыл! А ты жаждал обладать тем, что казалось тебе притягательным и желанным. И чтобы заполучить что хочется, ты пытался что-то понять. А я не хочу понимать! Тот, кто понимает, не чувствует гнева! А я… — Тут Нусрет вдруг смолк и поднял голову с подушки. — А я — дурак. Даже в таком состоянии нахожу, чем гордиться. Самовлюбленный дурак! И умираю по-дурацки. Умным удается как-то выжить… А дураки умирают. Нет, я буду жить! Как думаешь, я поправлюсь?

— Конечно, поправишься! Но не надо себя так утомлять. Тебе сейчас нужно уснуть.

— Да-да, я поправлюсь! Месяц аккуратного лечения, хорошая еда… Придется опять просить у тебя денег. Но будь уверен, все долги я тебе верну. Я в этих делах очень щепетилен. Пришлю деньги из Парижа. Думаю, я найду там хорошую работу. Знаешь, что мне однажды сказал знаменитый хирург Бланшо? Что во мне даже больше хладнокровия, чем требуется хирургу. Он наверняка найдет мне работу. Потом я снова присоединюсь к движению. За последние полгода я понял, в чем их ошибка. Первым делом пойду к Ахмету Рызе [36] и скажу ему: принц Сабахаттин — троянский конь! Ты знаешь историю о троянском коне? Нет? Ну вот, не знает далее, что такое троянский конь! Никто ничего не знает. И они еще считают меня странным! А я их считаю вялыми и никчемными. Здесь никого нет. А в Париже полным-полно тех, кто знает, что такое троянский конь. Какое это иногда удовольствие — поговорить с европейцем, даже описать не могу! Конечно, я говорю не о здешних гнусных миссионерах и банкирах, а о настоящих европейцах. Вольтер, Руссо, Дантон… Революция… — Вдруг он начал петь какой-то марш.

— Нусрет, не утомляй себя, — устало сказал Джевдет-бей.

— Молчи! — прикрикнул на него брат, тяжело дыша, и снова запел. Словно тяжелый камень с горы, покатился марш по комнате.

Мелодия Джевдет-бею понравилась. Потом он попытался разобрать в хриплом пении брата французские слова.

— Это «Марсельеза», — сказал Нусрет. — Прославленный марш французской революции. Когда ты его еще здесь услышишь? Знаешь, что такое республика? Не знаешь, конечно. Шемсеттин Сами испугался включать это слово в свой франко-турецкий словарь. Республика — это государственное устройство, которое нам нужно. Во Франции она есть. И создавалась она под звуки этого марша. Слушай: «Allons enfants de la…»

Внезапно распахнулась дверь, и на пороге появилась Мари.

— Что происходит? Нусрет, пожалуйста, замолчи! Умоляю!

— Не мешай. Я ведь все-таки умру. Умру с этой песней на губах!

— Твой голос даже внизу слышен. Ты что, хочешь, чтобы нас выкинули из пансиона? Джевдет-бей, ну скажите же ему!

— Я ему уже говорил, что так нельзя.

— Никто меня здесь не понимает! — сказал Нусрет, бросив гневный взгляд на Мари.

Мари начала рассказывать, как укладывала спать Зийю, как он сначала боялся, но потом крепко уснул. Должно быть, мальчик ей понравился.

— Сделали из него дурака, — угрюмо сказал Нусрет. Немного подумал и заговорил снова: — Да и мать у него такая же. В Европе женщины хотят избирательного права, равенства, а ты, спрашиваю, чего хочешь? Не знаю, говорит, как вам, эфенди, будет угодно. Ну, я и отослал ее восвояси. Какую женщину здесь можно брать в жены — ума не приложу. Разве что христианку. — И он улыбнулся Мари. — Ты, Джевдет, думаешь, что и мусульманку можно? Но дочка паши, скажу тебе, плохой выбор. Потому что когда будет революция, всем пашам и их отродьям перережут глотки. Будет ли? Ох, хватит уже!