Джевдет-бей и сыновья - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 119

«Я отлично знаю, что я раб!» — весело подумал Рефик. Однако потом ему снова вспомнились строки Гольдерлина, и он опять почувствовал гнев. «Нет, это не так!» — сказал он сам себе и понял, что его мысли, как всегда, пошли по кругу. В надежде прекратить кружение мыслей он перестал ходить и сел. Посмотрел на письменный стол. Все эти ручки, бумаги, сигареты с пепельницей, папки и книги, на которые он с таким волнением взирал, входя в кабинет Сулеймана Айчелика, теперь казались смешными. Папка с его собственным проектом тоже выглядела смешной. Потом он вдруг вспомнил, что проект будет опубликован, и, разом забыв свои недавние мысли, пробормотал: «Может быть, когда напечатают книгу, у меня появятся единомышленники!» — и тут же почувствовал, что тоже готов переложить свою ответственность на тяжкое историческое наследие и несправедливость мира.

— Он совсем из ума выжил. Будь его воля, он бы всем шестидесяти миллионам измерил черепа, чтобы понять, кто турок, а кто нет, — сказал Махир Алтайлы.

«Не шестидесяти миллионам, а пятидесяти девяти миллионам двумстам пятидесяти тысячам», — мысленно поправил его Мухиттин, вспомнив недавно виденную «Подробную карту турецкой нации», и рассердился на себя за то, что его разум до сих пор может находить удовольствие в такой ерунде.

— Выжил из ума, заврался! Вы бы слышали, что он мне говорил! Мустафа Кемаль, конечно, был светловолосым и голубоглазым, однако череп у него что нужно. А вот у Исмета, дескать, не череп, а ужас что такое. Вот такими, с позволения сказать, изысканиями он и занимается.

Мухиттин удивлено подумал, отчего он сам раньше никогда не обращал внимания на подобные вещи.

— Сам по себе череп Исмета, возможно, и неплох, но по бокам у него, оказывается, есть какие-то вмятины. И вот он пустился мне обо всем этом подробнейшим образом рассказывать. Я сначала из уважения к возрасту и опыту слушал, но потом начал возражать. Сказал ему, что понятия расы и нации нельзя основывать на измерениях черепов. Попытался объяснить, что такое Rassen Psychologie — расовая психология. Он и слушать не стал. Обвинил меня и всех, кто так же думает, в наивности и неопытности.

— Прямо так открыто нас и обвинил? — спросил Серхат Польоглу.

— Сказал, что ему не нравится наш журнал: мы, дескать, засоряем турецкий национализм ложными идеями. На это я ему заявил, что в таком случае мы больше не можем считаться соратниками.

— Да, иначе получилось бы, что мы признаем свою неправоту! — бросил Серхат, но, похоже, по-настоящему взволнован никто не был.

— Когда я это заявил, он с пренебрежительным видом, характерным для многое повидавших самолюбивых стариков, сказал, что мы, собственно говоря, никогда и не были вместе. А между тем мы всегда уважали его опыт и вклад в развитие турецкого самосознания. Мы признаем его заслуги — но это, согласитесь, уже наглость. Сегодня «Отюкен» — единственный во всем мире журнал, представляющий турецкое националистическое движение. Что он в таком случае имеет в виду, говоря, что мы никогда не были вместе?

— Уж не то ли, что он сам никогда не был вместе с националистическим движением? — пробормотал кто-то из молодых.

Махир Алтайлы посмотрел на говорившего так, словно перед ним был неодушевленный предмет, покачал головой, будто говоря что-то самому себе, а потом провозгласил:

— Теперь наши пути разошлись. Он и его последователи отныне не могут считаться нашими соратниками. Однако это не значит, что в движении произошел раскол. Напротив, движение снова стало единым целым, и основа этой целостности — единственно верная система взглядов. Движение лишь очистилось от заблуждающихся элементов, пытавшихся придать ему ошибочное направление.

Наступила тишина. Все молчали, словно пытались как следует прочувствовать исторический момент.

Они сидели дома у Махира Алтайлы в Везнеджилере. Каждое воскресное утро здесь собирались человек пять сотрудников редакции, говорили о журнале, о националистическом движении, обсуждали планы и замыслы. Сегодня уже успели пообедать, жена Махира Алтайлы убрала со стола, а дочь, на которую все время поглядывал Мухиттин, принесла кофе, но из-за стола не вставали. С самого начала обеда Махир Алтайлы рассказывал о своей встрече с одним профессором, теоретиком националистического движения, вернувшимся в Турцию после смерти Ататюрка. Все собравшиеся выглядели весело и решительно, однако некоторое сомнение и тревога все же витали в воздухе — что ни говори, а желаемых результатов встреча не принесла. Они опасались, как бы профессор, пользующийся уважением и влиянием среди националистов, не решил издавать свой собственный журнал.

— А что он думает о Хатайском вопросе? — спросил Серхат.

— По — моему, этот вопрос уже закрыт, но я все-таки поинтересовался его мнением. Он и тут ошибается. Говорит, что с самого начала выступал за «ненасильственное присоединение». Пацифист! Может быть, он и оказался прав, но по сути все равно ошибается. Не понимает, что французы отдали нам Хатай, испугавшись, как бы мы не начали сближение с Германией. Если бы мы решились присоединить Хатай силой, если бы вступили в военный конфликт с французами и англичанами, то естественным образом стали бы союзниками Германии. Хатай мы получили, но упустили такую замечательную возможность! Я попытался ему это растолковать, но он не понял или притворился, что не понял. Мало того, обиняком дал понять, что не одобряет нашего увлечения Германией. Мол, турецкое националистическое движение немало страдает из-за того, что нас сравнивают с национал-социалистами и называют фашистами, так что надо поосторожнее… И прочее в том же духе. Разговаривал со мной, как с несмышленым юнцом. Вправду ли он верит во все это, не знаю, но решил указать ему на одно противоречие. Как же так, говорю, с одной стороны у вас — обмер черепов, а с другой — такое настороженное отношение к Германии? Неувязочка! Он вскипел, рассердился, сказал, что я по сравнению с ним молод и неопытен, потом начал говорить про новые книги, которые недавно прочел: Блюмхен, Гобинау… Он мне будет про Гобинау рассказывать!

— Да, нужно против него как-нибудь выступить! — сказал Серхат. Он из сотрудников журнала был самый горячий.

— Не знаю, стоит ли? — пробормотал Махир Алтайлы так, словно не считал себя вправе давать ответ на этот вопрос.

— Да, пожалуй, не стоит! — бросил Серхат. — Кто он, в конце концов, такой? Старик профессор. Только и есть у него, что имя: Гыясеттин Каан. Сидит в своем Ускюдаре и разводит кур.

— Вот имя-то мы могли бы употребить себе на пользу, — задумчиво проговорил Махир Алтайлы. — Сам он нам не нужен, но его имя пригодилось бы. Не вышло… Однако я еще не потерял надежду. Надо вести по отношению к нему осторожную политику.

— Осторожную политику! — восхищенно прошептал кто-то из молодых. Махир Алтайлы, не взглянув на говорившего, отхлебнул кофе.

— Теперь давайте посмотрим, что у нас в папках.

Они собрались просмотреть и отобрать статьи и стихи, приготовленные для январского номера.