Братья Ашкенази - читать онлайн книгу. Автор: Исроэл-Иешуа Зингер cтр.№ 81

Он знал, что значит вероотступничество. Еще в отцовском доме он наслушался от извозчиков и ходивших по деревням евреев историй о страшном грехе, который совершает еврей, уходящий от своего Бога. Он знал, как страшен Бог, когда Его покидают, как Он пышет гневом, когда от Него отрекаются и меняют на чужих богов. Хотя он мало учился еврейскому закону и был далек от еврейства, ему было известно, что Бог воздает за грехи не только самим грешникам, но и их близким: Он мстит за грехи родителей детям и внукам до четвертого колена. Флидербойм знал, что там, на небесах, которые он так задымил своими трубами, творятся жуткие вещи. Ад пылает, котлы со смолой кипят, на шипастых лежанках стонут грешники, черти и дьяволы льют им на головы горячую серу, подвешивают их за языки и швыряют их из одного конца мира в другой.

Ужас охватывал его при мысли о загробных мучениях, от страха он обливался холодным потом и кричал по ночам так, что его жена Элизабета, лежавшая рядом с ним в кружевах и вышивках, с перепугу забывала и польский язык, и свою барственность, и в панике принималась будить его, причитая по-еврейски:

— Мендл, я боюсь. Мендл, дорогой, да перестань же держаться за сердце!

В довершение бед его сыновья тоже начали водить тесную дружбу с иноверцами и попами. Их учителя-христиане, как и гувернантки, с детства брали их в церкви, учили стоять на коленях. Они рассказывали им чудесные истории про Иисуса и Святую Деву Марию и страшные истории про евреев. Раньше Флидербойм не обращал на это внимания. Он хотел, чтобы при его детях состояли христиане, которые учили бы их чисто говорить на языке христиан, дали бы им хорошее воспитание и привили хорошие манеры. Но когда дети стали старше и он потребовал, чтобы сыновья выучили кадиш и раз в год, на Йом Кипер, ходили вместе с ним в синагогу, те не захотели даже слышать об этом. К тому времени они уже ненавидели евреев, говорили, что евреи распяли Иисуса. Его внуки даже боялись есть мацу на Пейсах, потому что гувернантка рассказала им о том, что евреи якобы добавляют в мацу христианскую кровь. Сыновья часто поговаривали о крещении. Флидербойма от этого трясло.

Он знал, что кадиш, который читают сыновья по своему отцу, может многое сделать на том свете, что уже не раз кадиш из уст сыновей вытаскивал грешных отцов из глубин ада. В тяжелые бессонные ночи фабрикант Флидербойм утешал себя тем, что через сто двадцать лет [123] сыновья выручат его кадишем из самой большой беды. Теперь он увидел, что его надежды напрасны. Они не только не вытащат его из адского пламени, но, наоборот, еще глубже загонят его в ад своим отступничеством от еврейского Бога.

Он, фабрикант Флидербойм, знал, что, хотя усы его черны, это не от молодости, а от очень хорошей краски, которую использует его цирюльник-француз. Конечно, он все еще силен, но человек не вечен: его, Флидербойма, жизнь давно уже перевалила за половину и теперь ему надо готовиться к далекому и страшному пути, потому что как постелешь, так и будешь спать. А тут, как назло, чаша грехов на его весах опускается все ниже и ниже, беспощадно перевешивая его добрые дела.

Он делал все, чтобы положить на чашу добрых дел как можно больше весомых благодеяний. Он заблаговременно оплатил кадиш, достойно вознаградил целый миньян богобоязненных и строго соблюдающих заповеди евреев, чтобы они читали по нему кадиш после его кончины. Он также выстроил новые талмуд торы для бедных детей. Если уж он не научил Торе и еврейству своих собственных детей, то пусть хоть дети бедных ремесленников учат Тору для Бога. Флидербойм знал, что так уж заведено на свете, что Бог сам поставил бедняка работать вместо богача и что так повелось не только в торговле и на фабриках, но и в заповедях, в еврействе. Если сам фабрикант Флидербойм не может соблюдать заповеди еврейства, то будет хорошо, если благодаря его деньгам их будут соблюдать другие. Это все равно что он сам бы их соблюдал. Кроме того, он беспокоился о бедных ремесленниках Балута. Он сделал для них много доброго.

Работы у себя он балутским ткачам не давал. Во-первых, он работал по субботам и не мог допустить, чтобы другие евреи оскверняли из-за него святой день. Ему и собственных грехов достаточно, зачем толкать в ад кого-то еще? Поступив к нему на фабрику, балутские ткачи и на этом свете толком ничего не получат, и вдобавок будут страдать на том. Во-вторых, он знал, что евреи — это аристократы. Еврей должен зарабатывать так, чтобы хватило на встречу субботы, на оплату меламеду, на покупку кошерного мяса. То есть он должен зарабатывать больше иноверца, у которого нет всех этих проблем. Кроме того, иноверцы сильнее евреев, они не стонут и не вздыхают. Не завидуют хозяину, относятся к нему с почтением, снимают шапку перед кормильцем. Поэтому на фабриках Флидербойма не было ни одного еврея. Он держал их только в конторах, на легкой работе, где надо иметь мозги, еврейскую голову. К машинам он их не подпускал. Но о балутских ткачах все же заботился. Он давал на приданое бедным балутским невестам, на уход за больными, жертвовал погребальному братству. На каждый Пейсах он посылал балутским ткачам вагон муки для выпечки мацы. Если был голод, если у жителей Балута не было работы, он открывал благотворительные столовые, где каждый ткач получал горшок еды и кусок хлеба.

Теперь, после вероотступничества дочерей, фабрикант Флидербойм хотел совершить большое, весомое доброе дело, способное резко толкнуть вниз чашу благодеяний и перевесить все прегрешения как его самого, как и его детей. И он выстроил больницу для бедных евреев, где еда была кошерной, где не висели кресты и иконы, где были мезузы на всех дверях и больным можно было носить арбоканфесы и молиться в миньяне в больничной синагоге. Кроме того, там зажигались свечи по усопшим и миньян евреев читал в память о них псалмы. Финансируя строительство этой больницы, фабрикант проявил большую щедрость. Огромными золотыми буквами на фасаде, для всего мира, и буквами поменьше, по-древнееврейски, внутри здания были начертаны имена фабриканта Флидербойма и его жены. На открытие приехали самые важные люди Лодзи и Варшавы. Улица перед больницей была забита каретами. Уважаемый крупнейшими нееврейскими чиновниками раввин Лодзи прибыл на торжество с медалью на атласном лапсердаке. Все мальчишки из хедеров и талмуд тор пропустили в этот день занятия, чтобы поглазеть на золотую саблю раввина, о которой твердили все, хотя никто ее не видел.

Балутские ткачи побросали станки посреди работы и толкались вокруг новой больницы, а конные полицейские оттесняли их лошадиными задами. Пожарники с фабрик Флидербойма в медных касках на головах играли веселые марши.

Но венцом торжества стал приезд самого петроковского губернатора с его свитой.

Между братьями Хунце и фабрикантом Флидербоймом разгорелась настоящая война в связи с первым визитом в Лодзь нового губернатора. Каждая из сторон старалась заполучить его к себе раньше, чем это сделает другая. У братьев Хунце было больше шансов. Они были баронами, дворянами, как и новый губернатор. Зато Флидербойм построил больницу, которую надлежало торжественно открыть. К тому же он совершил патриотический поступок. Один корпус своей больницы он назвал именем российского императора, а другой — именем императрицы. Портреты самодержца и его супруги в самых розовых тонах, в окружении лавровых венков и российских флагов, украшали корпуса, источая ангельское сияние. Это было посильнее любого баронского титула.